Я вполне разделяю озабоченность Абдусалама Абдулкеримовича тем, что в современной этической мысли доминирует т.н. прикладная этика, из которой почти полностью исчезло философское содержание. Эта ситуация действительно чревата утратой практического значения философии в целом. Но встает вопрос: чем должна заниматься новейшая философская этика? Что может стать специфическим объектом ее исследования? В своем выступлении я хотел бы наметить одну из возможных тем современного морально-философского анализа.
В прозвучавшем докладе я обратил внимание на мысль о том, что платоновская этика была по сути дела выражением героического этоса поэм Гомера. Эта мысль отсылает к важнейшему утверждению книги А. Макинтайра «После добродетели»: в основе всякой морали лежит какой-либо нарратив, т.е. некое повествование, набор определенных историй. На мой взгляд, такой подход к формированию нравственного сознания мог бы стать ключевым для определения задач современной философии морали.
Макинтайр берет в качестве отправной точки своих рассуждений знаменитый роман Ж.-П. Сартра «Тошнота». Позволю себе напомнить: герой романа Антуан Роккантен, пишущий биографию какого-то авантюриста и одновременно ведущий дневник, приходит к выводу, что описание жизни, или даже одного дня в жизни, неизбежно оказывается фальсификацией. Не может быть никаких «истинных историй». Человеческая жизнь состоит из отдельных событий и действий, которые никуда не ведут, не обладают никаким порядком и никак не связаны друг с другом, тогда как любое повествование, любой нарратив предполагает как раз связанность, упорядоченность и определенную телеологию. Перед Роккантеном встает дилемма: либо он будет писать правду, и тогда все события окажутся непостижимыми в силу своей «атомарности» и беспорядочности; либо он будет лгать, но напишет вполне осмысленную и вразумительную историю. Макинтайр замечает по этому поводу, что человек в своих действиях и в своих вымыслах представляет собой «животное, которое повествует истории»; и любое событие оказывается постижимым только если оно занимает определенное место в какой-то нарративной последовательности. Из этого вытекает и нарративная природа морали: действие может быть моральным только тогда, когда оно является элементом какой-то рассказываемой истории. Прежде, чем отвечать на вопрос: «Что я должен делать?», необходимо ответить на вопрос: «В какого рода истории я могу обнаружить себя в качестве ее части?».
Подобным образом понимаемый нарратив лежит в основе морального сознания каждой эпохи и культуры. Если платоновская этика определялась поэмами Гомера, то допустимо предположить, что, например, этика стоиков являлась выражением греческих трагедий. А иудео-христианская мораль очевидным образом вытекает из историй, сообщаемых нам Священным Писанием. Чем отличается один нарратив от другого? Прежде всего, характером связей между описывающими события суждениями, т.е. логикой. Например, древнегреческие истории (мифы, поэмы, трагедии), в которых часто оказывается, что перед неумолимой судьбой бессильны не только люди, но даже боги, могут быть описаны с помощью аристотелевской логики, в которой господствует аподиктический вывод, и где каждое суждение либо истинно, либо ложно. Стоики перенесли принцип двузначности (истина-ложь) на высказывания о будущих событиях, и пришли к полному фатализму, который, в свою очередь, определил их этические принципы: спокойствие, бесстрастие, amor fati и т.д. А библейские истории, в которых, напротив, обычно ничего не предопределено, и в которых сам Бог нередко меняет свои решения под влиянием тех или иных обстоятельств, могут быть описаны с помощью многозначной логики, где высказывания о будущих событиях не истины и не ложны. И с этим связано формирование иудео-христианских представлений о свободе воли, ответственности, грехе и т.д. Таким образом, зависимость морали от господствующих в культуре нарративов свидетельствует также о тесной связи между этикой и логикой.
Мне кажется, что вполне возможно проследить, как связаны изменения в европейской этике с изменением литературных стилей, т.е. как классицизм, романтизм, реализм, модернизм и т.д. влияли на представления о добре и зле, свободе и ответственности, благородстве и подлости. Это могло бы стать важнейшей задачей истории морали. Я убежден, что художественный текст всегда первичен по отношению к моральной философии или проповеди, так как только он связывает события нашей жизни в единое целое и придает их последовательности телеологический характер.
В этой связи возникает вопрос: что является господствующим нарративом наших дней? Мне кажется, что здесь следовало бы обратить внимания на такие явления сегодняшнего дня, к которым большинство философов относится с презрением: компьютерные игры, телевизионные сериалы, блокбастеры и т.п. Сколь бы низменными не казались нам эти жанры, они представляют собой реальность, в которой живут миллионы современных людей, и которая формирует их сознание в той же мере, в какой поэмы Гомера формировали сознание древних греков. Именно здесь созревает этос XXI века. Разумеется, все эти реалии существенно изменяют базовые представления людей. Но не столь радикально, как это может показаться на первый взгляд. Возьмем, например, представления о свободе. На первый взгляд, компьютерная игра расширяет эти представления до полного беспредела. Но это не совсем так. В компьютерной программе есть допустимые и недопустимые операции, и совершение последних, приводит к тому, что программа «зависает», «вылетает», закрывается. Разве не также обстоят дела и в т.н. «реальной жизни», где те или иные «ошибочные действия» приводят нас к бессилию, саморазрушению и гибели?
Обладают ли названные нарративы каким-либо моральным смыслом? Думаю, что обладают. Хотя этот смысл надо еще выявить. Но даже если мы придем к выводу, что во всех этих нарративах напрочь отсутствует какое бы то ни было этическое содержание, это тоже будет значимым результатом для современной моральной философии и позволит яснее осознать место философа в современном мире.