Институт Философии
Российской Академии Наук




  Социальная справедливость: нормативное содержание и история становления понятия
Главная страница » Ученые » Научные подразделения » Сектор этики » Проекты » Социальная справедливость: нормативное содержание и история становления понятия

Социальная справедливость: нормативное содержание и история становления понятия

Прокофьев А.В.

Грант РГНФ, 2001 – 2003, проект № 01-03-810-01 а/ц

Итоги проекта (краткое резюме)

Результаты по первой части проекта «Анализ нормативного содержания ключевых категорий социальной этики: равенство и социальная справедливость». Проанализирован общетеоретический контекст понятия «справедливость», который задает ограничения для всех возможных нормативных концепций социальной справедливости. В качестве двух основных элементов этого контекста выступают определение справедливости (в англоязычной литературе по социальной этике – the concept of justice) и область ее применения  (the scope of justice).

Первая проблема была исследована в 2002 г. Установлено, что справедливость определяется в свете двух ключевых этических ценностей: фундаментального этического равенства и беспристрастности, спроецированных на характер межчеловеческих отношений и социальных институтов. Можно сказать, что именно признание разной степени реализуемости фундаментального этического равенства между индивидами в социальных отношениях создает заметно отличающиеся друг от друга концепции социальной справедливости. Механизм их формирования задан так называемой “презумпцией равенства”, выраженной еще у Аристотеля и состоящей в том, что именно общественное неравенство, а не равенство нуждается в оправдании перед лицом справедливости (в современной литературе формула отчетливо артикулирована И. Берлином, Р. Хейром, Дж. Ролзом).

В ходе исследования создана историческая модель формирования представлений о фундаментальном этическом равенстве в западной философской традиции.  Выявлено противостояние натуралистических и антинатуралистических критериев принадлежности к кругу равных, которое восходит к античной философии и является одной из основных оппозиций в современной социальной этике. На наш взгляд, это противостояние имманентно для самой идеи равенства и  не может быть окончательно снято в какой-либо синтетической теоретической схеме.

 Проблема области применения концепта «справедливость» (исследована в 2003 г.) связана с установлением тех обстоятельств, которые делают его использование возможным или оправданным. В ходе исследования подвергнута критическому анализу модель «обстоятельств справедливости» Юма-Ролза. На наш взгляд, она требует значительного переосмысления и дополнения. Во-первых, обстоятельства справедливости должны восприниматься как граница социально-политического проектирования, необходимая для блокирования опасных утопических тенденций. Во-вторых, они должны быть расширены до некоего более полного описания констант человеческой природы.

За время реализации проекта были исследованы различные концепции человеческой природы, применяющиеся при обсуждении пределов тех претензий, которые выдвигаются во имя социальной справедливости. Первая концепция связана с социобиологической традицией в социальной этике. Социобиологи стремятся выделить такие особенности человеческой ситуации, преодоление которых потребовало бы огромных затрат и влекло бы крайне непредсказуемые последствия. Вторая традиция связана с аристотелианско-томистским (или перфекционистским) направлением в современной теории морали. Здесь черты человеческой природы выступают одновременно и как закономерные ограничения формы нашего существования, и как ценности, требующие сохранения.

Основными иллюстрациями подмены социальной справедливости преодолением человеческой природы в ходе исследования стали марксистское понимание справедливости (у самих классиков и их позднейших отечественных и зарубежных интерпретаторов) и феминистская традиция социально-этической мысли (преимущественно либеральный и радикальный феминизм).   

Результаты по второй части проекта «Исторический обзор формирования концепций социальной справедливости. Сравнение классических и современных подходов к проблеме». Ее первый раздел  «Исследование применимости понятия “социальная справедливость” по отношению  к досовременным учениям о справедливости. Использование ресурсов классической философской традиции в социальной этике» разрабатывался в 2001 г. За это время был проведен общий анализ античных учений о справедливости, которые можно рассматривать в целом как концепции, отвечающие платоновской и аристотелевской модели. Установлено, что присутствующее у многих современных исследователей убеждение в том, что справедливость в большинстве античных учений является индивидуальным свойством, а не «добродетелью институтов» (Ролз, О’Коннор), не вполне отвечает действительности как по отношению к платоновской утопии, так и к учениям стоиков и Аристотеля. Что касается Аристотеля, то подобный вывод вытекает из комплексного изучения его “Этики” и “Политики”, которые в соединении составляют полноценную концепцию социальной справедливости.

Однако, как выяснилось в ходе исследования, между большинством современных теорий социальной справедливости и античными образцами ее понимания существует принципиальное различие. Современная парадигма предполагает акцентирование идеи неотъемлемых прав индивида, рассматриваемого как независимый социальный атом. Эти права гарантируют реализацию индивидуальных предпочтений вне зависимости от их морального качества, если при этом не ущемляются подобные же права других индивидов (приоритет права (или правильности) над благом). Античное и средневековое (то есть классическое) понимание справедливости, напротив, рассматривает человека как члена сообщества, имеющего целью, в том числе, и  нравственное совершенствование (приоритет блага над правом). Именно поэтому основанием образа справедливого (или правильно-организованного) общества в классической традиции всегда служит некая концепция человеческого предназначения (природы).

В политической и  нравственной философии второй половины XX века (от Штрауса и Энскомб до Макинтайра и Тейлора)  возникла потребность воспользоваться ресурсами классического дискурса справедливости. Результаты этого смещения интереса проанализированы на примере современного этико-политического аристотелианства.

В соответствии со вторым разделом второй части проекта («Анализ современных концепций социальной справедливости. Поиск возможностей их практического и теоретического согласования»), который разрабатывался в 2002-2003 гг., была создана общая классификация учений о социальной справедливости, присутствующих в этической мысли второй половины XX в. Она опирается на два критерия: характер распределения и способ обоснования оптимального варианта дистрибуции ресурсов. По первому критерию теории могут быть разделены на эгалитаристские, меритократические, либертаристские. По второму – на интуитивистские, утилитаристские, натуралистические и контракторные.  В ходе исследования обосновано положение, что противостояние дистрибутивных парадигм и теорий обоснования может быть снято только на  основе методологических посылок ценностного плюрализма (примеры, в современной моральной и политической философии –  Уолцер,  Кекес, Грей).     

Итоги проекта (развернутое изложение)

Представления о справедливости являются тем общим ценностным знаменателем, который позволяет выносить суждения об оправданности существования социально-политических структур, в пределах которых протекает жизнь каждого человека. На основе применения этой нормативной категории решается вопрос о том, стоит ли принять, окружающую социальную действительность в том виде, как она есть, стоит ли пытаться ее корректировать или же необходимо, расшатав несущие конструкции социума, полностью изменить лицо известного мира общественных и политических отношений.

Общетеоретический контекст понятия «справедливость».

Первый уровень исследования справедливости относится к наиболее общему, исходному значению рассматриваемого понятия, к той аксиологической сфере, которая маркирована словами «справедливое» и «несправедливое». Имплицитно выделение такой сферы неизбежно предшествует всем нормативным и ситуативно-практическим конкретизациям справедливости. В литературе по этической теории  подобная проблема обозначается как проблема соотношения понятия и многочисленных концепций справедливости [1]. Следует учитывать также, что общетеоретический контекст понятия «справедливость» не ограничивается проблемой его корректного определения. Наряду с этим присутствует и иная проблема – проблема выяснения тех ситуаций и межличностных отношений, на которые распространяется действие этики справедливости (в англоязычной литературе – «the scope of justice»). Она предполагает, что любые принципы справедливости имеют смысл только на фоне определенным образом структурированной социальной реальности, особенности которой и превращаются в предпосылку поиска справедливой системы взаимоотношений между членами общества. Вопрос об области справедливости может рассматриваться относительно независимо от вопроса о дефиниции справедливости [2]. Однако, в действительности, их решение оказывается возможным только в ходе единого, комплексного исследования. 

Что же может входить в общую, нейтральную по отношению к концепциям, дефиницию справедливости?  Обобщение языкового обихода и теоретической рефлексии по поводу данного понятия приводит нас к  следующей формулировке. Справедливость есть представление о должном, нравственно санкционированном порядке  взаимодействия между членами общества, который задан соразмерностью выгод и потерь, преимуществ и тягот  совместной жизни на основе прав, выражающих равное нравственное достоинство каждого человека, обязанностей, определяющих степень участия индивидов в поддержании общественной кооперации, а также качества совершаемых ими поступков, которое создает принцип дифференциации прав и обязанностей. Как основание такого порядка выступают ценности равенства и беспристрастности. Причем беспристрастность выражается в формальном правиле «относись ко всем одинаковым случаям одинаковым образом, а к различным - по-разному», а равенство понимается лишь в качестве презумпции.

Презумпция равенства, отчетливо сформулированная уже Аристотелем, состоит в том, что именно общественное неравенство, а не равенство нуждается в оправдании перед лицом справедливости.  То есть, в соответствии с данным принципом для признания какого-то неравенства допустимым следует привести в его защиту основательные аргументы, отталкивающиеся от самой морали, религии, метафизики или беспристрастного анализа действительных условий социальной реальности. Сама формулировка «презумпция равенства» принадлежит  И. Берлину, считавшему, что знаменитой бентамовской формуле («каждый должен считаться за одного человека и никто – более, чем за одного») предшествует в качестве основания более фундаментальное и более широкое эгалитарное  утверждение: “если дано, что существует класс человеческих существ, то отсюда следует, что ко всем членам этого класса, людям, следует относиться одинаково и единообразно, пока нет достаточных причин не делать этого”[3]. Отсюда следует, что даже иерархическое общество нуждается не просто в объяснении, но в оправдании существующих неравенств [4]. Но отсюда же проистекает то обстоятельство, что идеал равенства при его операционализации в рамках конкретных концепций справедливости может выражаться в требованиях тождественного, пропорционального или даже просто сбалансированного распределения тягот и преимуществ.

Фундаментальное значение имеет также тот факт, что представления о справедливости являются не только источником требований, предъявляемых нравственным индивидом к самому себе, но и основанием для моральных претензий к другим людям. В отличие от этики милосердия, этика справедливости не может опираться на призыв «не судите». Фиксация несправедливости порождает у человека, обладающего чувством справедливости, стремление вербализовать свое возмущение, сделать его достоянием гласности  и восстановить нарушенное равновесие (наказать нарушителя, скомпенсировать потери пострадавшего, перестроить структуру институтов и т.д.) Но все это означает также, что для реализации чувства справедливости необходим мощный внешний  ресурс, будь-то ресурс распределяемых материальных благ или ресурс легитимной власти. Последнее обстоятельство также является дефинитивной характеристикой данной моральной ценности.

Переходя от понятия справедливости к ее области нужно указать, что традиция выяснения обстоятельств, порождающих потребность в этике справедливости, имеет глубокие исторические корни. Однако подробное их исследование мы впервые находим у Д. Юма. Первым условием применения понятия «справедливость», с его точки зрения, является такое состояние общества, которое лежит между двумя крайностями: абсолютным дефицитом благ, когда самое правильное их распределение оставляет большинство без средств для достойной жизни, и абсолютным изобилием, при котором всякое желание может быть удовлетворено без ущемления интересов другого (умеренная нехватка благ). Вторым условием служит тот факт, что  способность индивидов к жертвам и уступкам ограничена тенденцией пристрастного отношения к собственным интересам и интересам близких (ограниченная щедрость). Третье условие связано с  неспособностью членов человеческих сообществ  гарантировать собственную безопасность, опираясь исключительно на свои собственные силы (приблизительное равенство возможностей и способностей, или взаимная уязвимость). Наконец, четвертое условие определяется необходимостью присутствия других людей в качестве участников кооперативной деятельности по обеспечению  материальных средств для жизни и в качестве партнеров по межличностному общению (взаимная зависимость) [5]. 

Среди юмовских условий наиболее уязвимыми для критики являются ограниченная щедрость и умеренная нехватка благ. Ведь если абсолютная жертвенность всех членов данного общества или абсолютная доступность всех мыслимых благ совместной жизни действительно устраняют вопрос о должном балансе прав и обязанностей, то даже самый острый дефицит различных благ или же абсолютный эгоизм всех членов общества не исключают обсуждения степени справедливости отношений между людьми [6]. В связи с этим последние два юмовских обстоятельства могут быть переформулированы как «наличие партикулярных интересов, чреватых ситуацией конфликта» и как «нехватка благ, ценимых людьми».

Кроме ревизии, юмовские обстоятельства справедливости требуют некоторых дополнений. Ведь содержание обстоятельств справедливости таково, что они вполне могут быт проинтерпретированы в качестве своеобразных «условий несправедливости», то есть в качестве  главного источника всех изъянов социального космоса. Такая позиция, на первый взгляд, кажется вполне приемлемой и может даже получить броское наименование «диалектической»: высшая справедливость состоит в том, чтобы преодолеть саму необходимость справедливости. Однако идея преодоления обстоятельств справедливости на основе апелляции к самой этой ценности попадает под действие  аргументов, условно маркируемых как аргументы slippery slope [7]. Подобная аргументация является неотъемлемой частью консервативной традиции в социальной философии и указывает на неизбежную дестабилизацию упорядоченного status quo в случае радикальных нововведений. Цена стремления добиться фундаментального изменения человеческой ситуации на основе «ревнивой добродетели» (Д. Юм) и с помощью средств, предполагаемых ею, всегда оказывается слишком высока, а результат – крайне неопределенен. Поэтому преодоление обстоятельств справедливости можно воспринимать как естественный предел споров о том, что справедливо или несправедливо в устройстве человеческих обществ. Этот вывод может быть переформулирован и в более широкой перспективе, которая позволяет выйти за пределы юмовского списка обстоятельств справедливости. В качестве границы области применения нормативного понятия «справедливость» могла бы выступать такая формулировка как «преодоление человеческой природы» [8].

Данное положение спорадически встречается в этической литературе, хотя чаще «преодоление человеческой природы» выступает как граница нормативных претензий морали вообще. Мне же представляется, что мораль как таковая немыслима без устремленности за пределы человеческого естества. Она есть один из способов трансцендирования сугубо человеческих форм существования. Однако то же самое нельзя сказать о той части морали, которую принято называть этикой справедливости.

Социальная справедливость в современной этической теории: проблемы и решения.

В последней трети XX в., породившей в этической теории Запада значительный всплеск интереса к вопросам справедливого общественного устройства, проблемное поле теории справедливости приобрело следующие очертания. На фоне приблизительного консенсуса по поводу вопросов легальной или политической справедливости, требующей демократического общественного устройства, формального гражданского равенства и обеспечения ряда фундаментальных личных свобод, крайне дискуссионным оказался вопрос о справедливом социально-экономическом распределении. Именно эта тематика условно маркируется как «социальная справедливость». Концептуальная разработка теории справедливости  оказалась привязана к прояснению различных дистрибутивных парадигм и с поиском рациональных оснований, которые позволили бы предпочесть какую-либо из них. При этом, несмотря на широкий разброс концепций, до настоящего момента сохраняется их общая тенденция, которую можно назвать тенденцией к нормативной и эпистемологической унификации. Многие исследователи исходят из возможности и необходимости сформулировать единую (и единственную) теорию обоснования справедливого распределения, из которой должен следовать единый (и единственный) дистрибутивный принцип (парадигма).  Однако до сих пор однозначной связи между определенными логиками обоснования и дистрибутивными парадигмами так и не сформировалось.

а) традиционный набор дистрибутивных парадигм

В сфере социально-экономического распределения можно выделить три основных дистрибутивных парадигмы, которые задают различные критерии распределения тех благ, обладание которыми позволяет говорить об относительном преуспевании индивида в рамках данной общественной системы. Во-первых, это эгалитаристская парадигма, где критерием является приблизительное равенство человеческих потребностей. Правомерным воплощением такого равенства могут считаться: а)  равная индивидуальная собственность, преимущественно трудовая, б) равный потребительский доступ к коллективной (общенародной) собственности и, наконец, в) частичная уравнительная коррекция результатов функционирования тех общественных институтов и природных процессов, которые генерируют неравенства в потреблении. Первый, руссоистский идеал в современных условиях является абсолютно архаичным, вторая идея, свойственная марксистскому пониманию социализма, без сомнения, нарушает границы самого понятия справедливость, поэтому преобладающей позицией в пределах эгалитаристского понимания социальной справедливости является последняя.

Вторая дистрибутивная парадигма предполагает распределение по заслугам. Она часто именуется меритократической концепцией. В меритократическом контексте, в отличие от эгалитарного, идея равного отношения к людям трактуется через призму пропорционального равенства (в духе знаменитого платоновского утверждения, что “для неравных равное стало бы неравным”). Первый тезис данной концепции состоит в том, что  доступ к престижным социальным позициям должен быть открыт только для тех индивидов, которые способны  к осуществлению общественно важных функций, и в той мере, в какой они на это способны. Парадигматическим рассуждением меритократического понимания справедливости является аристотелевская мысль о том, что флейты должны доставаться лучшим флейтистам (Pol. 1281b35). Поэтому понятие заслуги строго отграничивается от наследственно-аристократического достоинства и характеризует ценность индивида, взятого вне его социально-исторических корней. Вторым тезисом меритократической концепции является убеждение в том, что заслуга должна определять не просто доступ к функциональным социальным позициям, но и всю полноту общественного статуса, связанного с ними. Осуществление общественно важных функций должно быть сопряжено с пропорционально неравным вознаграждением, которое касается знаков почета и уважения, а также потребительских благ.      

В рамках данной дистрибутивной парадигмы отчетливо выделяются радикальная и умеренная вариации. Радикальный вариант настаивает на разрушении тех институтов, которые продуцируют предполагаемо незаслуженные неравенства (семья, индивидуальная собственность с правом дарения и наследования и т.д.), на жестком формальном ранжировании индивидов в соответствии с их способностями (сначала, потенциальными, а затем, проверенными в определенной сфере деятельности). Однако радикальный вариант меритократии, как и ранее радикальный эгалитаризм, является по своей сути проектом преодоления человеческой природы, что дискредитирует его в свете ограничений понятия справедливости. Иным образом выглядит умеренно меритократический проект. В нем функционирование институтов, связанных с незаслуженным распределением, всего лишь корректируется в сторону большего соответствия заслугам [9].

Для сторонников третьей дистрибутивной парадигмы справедливость состоит в правомочном обладании собственностью и использовании всех, связанных с этим социальных преимуществ. Этой парадигме соответствует либертарианская традиция в современной социальной этике. Ее ключевым тезисом является отказ от применения централизованным административным аппаратом каких-либо схематизированных образцов справедливого распределения ресурсов. В связи с этим само понятие «справедливость» или, как минимум, «социальная справедливость» попадает под серьезное подозрение [10]. Если определенная собственность получена индивидом на основе трудовой или предпринимательской деятельности или передана ему другими лицами в ситуациях, где отсутствовали мошенничество и насилие, то он владеет ими правомочно и никто не может оспорить такое владение как несправедливое. Несмотря на это, либертаристская позиция все же предполагает значительное перераспределением собственности, поскольку сохранение чистоты правомочий требует постоянного исправления насильственных и совершенных обманным путем сделок [11].

К числу ключевых затруднений либертаристского подхода как социально-этической теории относится его явное расхождение с нравственной идей фундаментального равенства, с императивом заботы о благе ближнего и другими аксиомами морали. Социально-экономический либертаризм вне серьезных ограничений выглядит, скорее, не как моральная позиция, а как простое идеологическое отражение эгоизма собственника.  

б) парадоксы теоретического обоснования социальной справедливости

Что касается различных логик обоснования справедливости, то они представлены следующими основными моделями: интуитивистской, утилитаристской, натуралистической, контракторной. 

Первым способом обоснования дистрибутивной политики является апелляция к рационально очевидным отправным положениям, которые заставляют нас предпочесть тот или иной вариант распределения как наиболее справедливый. Примером может быть концепция справедливости, построенная на основе неотчуждаемых индивидуальных прав и свобод, которые должны быть обеспечены в рамках любой социальной системы. Они напрямую выражают идею равной ценности всех людей, вне зависимости от их фактической значимости друг для друга. Таким образом, деонтология неотчуждаемых прав, примененная к проблеме дистрибутивной справедливости, несет в себе мощный эгалитарный заряд, противопоставленный, прежде всего, меритократической парадигме.

Однако эгалитарные выводы не являются для нее предрешенными. Индивидуальные права не представляют собой однородного целого. Они подразделяются на негативные (или права «первого поколения»), которые предполагают, что правительство и другие люди воздерживаются от вмешательства в жизнь автономного человека, и позитивные (или права второго поколения), которые предполагают, что каждом индивиду гарантирован определенный уровень благосостояния [12]. Расстановка приоритетов и установление степени обязательности реализации различных прав влекут за собой очень разные нормативные рекомендации.

При акцентировании значения прав первого поколения складывается либертаристская деонтология, рассматривающая всякое перераспределение как использование наиболее преуспевших членов общества, «аннулирование» их в качестве независимых индивидов и тем самым – серьезное унижение их человеческого достоинства (Р. Нозик) [13].  Однако, если реализация прав первого поколения (в числе которых доминируют гражданские) будет поставлена в прямую зависимость от соблюдения социально-экономических прав, то в рамках интуитивисткой логики обоснования справедливости будет преобладать иная трактовка, тяготеющая к выравниванию уровней потребления [14].

Второй моделью обоснования справедливого распределения является утилитаристская.  Посылка фундаментального этического равенства в утилитаристской мысли представлена упоминавшейся выше формулой, принадлежащей Дж. Бентаму. Однако степень действительной эгалитарности утилитаристских дистрибутивных концепций зависит от множества привходящих условий, варьирующих совокупную полезность, порождаемую тем или иным вариантом распределения ресурсов.

Например, если придерживаться тезиса о крайней затруднительности или невозможности межличностных сравнений полезности, то принципом распределения ресурсов окажется принцип Парето. В этом случае логика максимизации полезности ведет к одобрению любого неравного распределения, если перераспределение  повлечет за собой ухудшение положения кого-либо из индивидов по сравнению со status quo. Если же в качестве парето-оптимального порядка принять систему свободного рыночного обмена [15], то стремление максимизировать полезность приведет нас к умеренно либертаристской позиции. Однако если признать межличностные сравнения возможными и привлечь концепцию «уменьшающейся предельной полезности», построенную на предположении о том, что получение неимущими определенного количества благ дает в целом больший прирост полезности, чем потеря того же количества благ избыточно обеспеченными, то утилитаризм превращается в эгалитарную концепцию социальной справедливости. Но и на этом возможные трансформации нормативных выводов утилитаризма не заканчиваются. Даже после признания закона уменьшения  «предельной полезности»  утилитаристская позиция может быть модифицирована в пользу меритократической или либертаристской парадигмы. Это происходит в связи с тем, что распределение по заслугам или защита правомочного владения могут рассматриваться как обязательное условие экономической эффективности или социально-политической стабильности общества [16].

Одной из наиболее распространенных альтернатив интуитивистской деонтологии прав и утилитаризма в современной социальной этике служит  натуралистическая модель обоснования справедливого распределения. Сторонники натуралистической модели ратуют за возврат к классическим, досовременным образцам политической  и моральной философии. Их центральным тезисом является утверждение о том, что существует возможность зафиксировать природные черты человека и в свете этих черт – некий образ человеческого предназначения [17]. Тогда эффективность социальных механизмов, ведающих распределением ресурсов, определяется не в свете гарантий неотъемлемых прав или максимизации предпочтений, а в свете реализации субстанциональных человеческих потребностей и создания условий для достижения совершенств (добродетелей). В зависимости от акцента – на потребностях или совершенствах – можно выделить меритократический или эгалитаристский варианты натурализма [18]. 

Таким образом, перечисленные модели обоснования оказываются вовлечены в потенциально бесконечный спор, причем ни одна из них не предоставляет аргументов, которые работали бы в пользу только одной дистрибутивной парадигмы. Это печальное положение, казалось бы, учтено в контракторном понимании социальной справедливости, где подбор честных условий гипотетического выбора позволяет отсеивать рационально неприемлемые теории обоснования и определять идеальный баланс дистрибутивных парадигм. Например, на фоне условий честного соглашения по Дж.Ролзу выявляют свою несостоятельность утилитаристская и натуралистическая модели обоснования, а интуиции, касающиеся прав, получают проясненную и однозначную форму. В тоже время «принцип различия» (то есть принцип предельно возможной максимизации положения тех, кто проиграл в социальной лотерее), выбранный участниками договора за «занавесом неведения», выглядит как окончательное и сбалансированное решение спора парадигм: решение в пользу одного из вариантов умеренного эгалитаризма [19].         

Однако однозначность выводов, предлагаемых теорией гипотетического контракта Дж.Ролза, также находится под серьезным вопросом. Логика рассуждения участников «исходного положения» и ее результаты представляется разными теоретиками по-разному.  Так, Дж.Харсаньи, опираясь на несколько иную трактовку соотношения рациональности и оправданного риска, чем у Дж.Ролза, предположил, что участники воображаемого договора выберут все же утилитаристский принцип распределения, хотя пользовались в ходе выбора неутилитаристскими посылками [20]. Дж.П.Стерба сделал предположение, что их выбор будет выбором в пользу «высокого, но не высочайшего из всех возможных социальных минимумов» [21].  В то же время, Д. Белл достаточно успешно использовал контрактуалистскую методологию для оправдания неэгалитарных способов распределения [22].

Социальная справедливость и плюрализм ценностей

Столь противоречивое использование моделей рационального обоснования и перманентное сосуществование противоположных дистрибутивных парадигм (как теоретических позиций и как элементов реальных социально-политических систем), без сомнения, создает тупиковую ситуацию. Она отражается как в партикуляризации дискуссионного поля, когда споры ведутся между сторонниками одного подхода и лишь по поводу его частных проблем, так и в обзорном, библиографическом характере исследований, выходящих за пределы догматических споров. Единственной перспективой устранения подобного положения остается переход к плюрализации распределительной сферы.

Наиболее известной попыткой продвинуться в этом направлении является «сферическое» понимание, принадлежащее М. Уолцеру.    Каждое  социальное благо или их взаимосвязанный набор, с его точки зрения, составляют особую дистрибутивную сферу, в пределах которой приемлемы только строго определенные критерии. Набор критериев, выделяемый М. Уолцером, хорошо известен из истории споров о социальной справедливости: потребности, заслуги, правомочность свободных обменов. Они соотносятся с набором дистрибутивных сфер: принадлежность к сообществу, безопасность и благосостояние, деньги и товары, публичные должности, тяжелая работа, свободное время, образование, родство и любовь, божественная благодать, признание, политическая власть. Если для области здравоохранения (как части сферы безопасности и благосостояния) применим критерий распределения по потребностям,  для сферы денег и товаров – критерий правомочности свободных обменов, то для сферы распределения публичных должностей или академических званий – критерий честного соревнования и заслуги (или более мягко - квалификации) [23].   

Однако защита суверенности сфер распределения наталкивается на одно тривиальное обстоятельство: хотя для многих дистрибутивных областей материальные ресурсы и не являются самоценными, они все равно остаются необходимыми для их функционирования и при этом  всегда ограниченными. В этой связи постоянно приходится решать вопрос о взаимном приоритете сфер, тем самым лишая их автономии. Поэтому главным условием реализации идеала справедливого общества является не столько  уолцеровское «искусство разделения» дистрибутивных сфер, сколько искусство контекстуального уравновешивания интуиций, фиксирующих объективные ценности этики справедливости, и уравновешивания отдельных аспектов этих ценностей, которые выделяются разными интеллектуальными течениями. Главным нормативным запретом в этом случае оказывается  запрет на полное аннулирование какой-то одной из сторон справедливости. Несправедливо, когда заслуга, правомочие или равенство перестают приниматься во внимание при проектировании политических стратегий. Но это не устраняет того факта, что всегда существует множество приемлемых соотношений этих ценностей [24].

Примечания

1. См.: Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск: Изд-во Новосибирского ун-та, 1995. C. 21; Strahlendorf  P. Traditional Legal Concepts from an Evolutionary Perspective // The Sense of Justice. Biological Foundations of Law. Ed. by Masters R.D., Gruter M. L.: Sage Publications, 1992. P.133; Kekes J. Against Liberalism.Ithaca – L.:CornellUniversity Press. 1997.Ch.

2. См. рассуждение Дж. Ролза о понятии справедливости (Ролз Дж. Указ. соч. С. 21,24) и прямо не связанное с ним, гораздо более полное рассуждение об области справедливости (Там же. С. 120-122)

3. Berlin I. Equality // Proceedings of the Aristotelian Society. Vol. 56 (77-th Session, 1955-1956).London, 1956. P. 302-303.

4. Ibidem. Р. 305. См. подробнее: Прокофьев А.В. Фундаментальное этическое равенство и проблемы социальной этики // Общественные науки и современность. № 2. 2002. С. 67-78.  

5. См.: Юм Д. Исследование о принципах морали // Соч. в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1996. С. 189-198.   Все четыре юмовских позиции воспроизводит Дж. Ролз в своей «Теории справедливости» с небольшими поправками (Ролз Дж. Указ. соч. С. 120-121).

6. См. анализ недостатков юмовских обстоятельств справедливости в: Hubin D.C. The Scope of Justice // Philosophy and Public Affairs. Vol. 9. № 1. 1979. P. 10: Donaldson T. Circumstances of Justice // Encyclopedia of Ethics / ed. by L.C. Becker, C.B. Becker. N.Y.-L.: Routledge. 2001. Vol. 2. P. 919. 

7.Буквальный перевод англоязычной идиомы – скользкий склон

8. В числе явлений, характеризующих человеческую природу, можно обнаружить  различные виды семейных отношений, индивидуализированную собственность, бюрократические структуры, обладающие правом легитимного принуждения. См. подробнее: Прокофьев А.В. Справедливость или преодоление человеческой природы? (метанормативный контекст понятия «справедливость») // Этическая мысль: Ежегодник. Вып. 4. М.: ИФ РАН, 2003. С. 24-49.  

9. Bell D. The Cultural Contradictions of Capitalism. N.Y. 1976. P. 259 .  

10. Hayek F.A. Law, Legislation and Liberty. Vol. II. The Mirage of Social Justice. Routledge & Kegan Paul, ltd. 1976.

11. Nozick R. Anarchy, State, and Utopia. New York: Basic Book. 1974. P. 151-153.

12. Waldron J. Rights // A Companion to Contemporary Political Philosophy. Ed. by R.E. Goodin and Ph. Pettit. Cambridge: Blackwell. 1993. P. 578.

13. Nozick R. Anarchy, State, and Utopia. Part II.  

14. Waldron J. Welfare and the Images of Charity // Philosophical Quarterly. 1986. Vol. 36. P. 475-482.

15. Такова одна из фундаментальных теорем экономической теории благосостояния (Hamlin A.P. Economic Systems // Encyclopedia of Ethics Vol. 1. P. 441).

16. Яркий пример подобной трансформации утилитаризма см.: Хайек Ф.А. Пагубная самонадеянность: ошибки социализма. М.: Изд-во “Новости”, 1992. C. 206.

17. В качестве примеров можно привести  концепции следующих авторов: социобиологический натурализм Д.  Мастерса (Masters R.D. The Nature of Politics. L.-New Haven: Yale University Pres, 1989 Part IV. Political Philosophy and Justice), культурологический натурализм М. Нассбаум (Nussbaum M.C. Human Functioning and Social Justice: In Defense of Aristotelian Essentialism // Political Theory. Vol. 20. № 2. 1992. P.), метафизически-интуитивистский натурализм Дж. Финниса (Finnis J. Natural Law and Natural Rights. Oxford: Clarendon Press. 1980).   

18. См. подробнее:  Прокофьев А.В. Человеческая природа и социальная справедливость в современном этическом аристотелианстве // Этическая мысль: Ежегодник. Вып. 2. М: ИФ РАН, 2001. С.  42-69.

19. Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск: Изд-во Новосибирского ун-та, 1995.

20. Harsanyi J. Can the Maximin Principle Serve as a Basis for Morality ? // American Political Science Review. 1975. Vol. 69. P.

21. Sterba J.P. How to make people just: a practical reconciliation of alternative conceptions of justice. Totowa, N.J.: Rowman and Littlefield, 1988. Р. 37.       

22.  Bell D. The Cultural Contradictions of Capitalism.

23. Walzer M. Spheres of Justice.  A Defense of Pluralism and Equality. N.Y.:  Basic books, 1983.  P. 84-90, 95-128, 129-147. 

24. Такова одна из тенденций развития теории социальной справедливости в последние два десятилетия XX века. Она находит выражение в формировании  этического плюрализма или плюрализма ценностей (не путать с релятивизмом). Элементы плюралистического отношения к различным парадигмам распределения можно найти у Дж.Кекеса и Дж.Грея (Kekes J. The Morality of Pluralism. Princeton: Princeton University Press, 1990; Kekes J. Against Liberalism.  Ithaca – L.: Cornell University Press. 1997;  Грей Дж. Агональный либерализм // Грей Дж. Поминки по Просвещению. М.: Праксис. С. 131-173).  

Краткая аннотация на английском языке.

The project’s main goal is the analysis of normative content and historical development of the idea of social justice. At the first stage of the research the author tries to determine substantial elements of this concept and its relations with the principle of fundamental equality between all individuals. He suggests that various conceptions of social justice emerge as results of application of the so called “presumption of equality” (I. Berlin) and all morally relevant factors of differentiation between members of some society. The next stage of the inquiry deals with a problem of the scope of justice. The author undertakes an effort to reflect critically upon famous «circumstances of justice» which were elaborated by D. Hume and caught up by J. Rawls. From his point of view these circumstances have to be corrected and reformulated. He proposes universal constants of human nature as a main limit of all claims in the name of social justice. Marxist and feminist traditions of political philosophy turn into the most vivid examples of the concealed illegitimate substitution of considerations of social justice for considerations of transcending humanity. 

The historical part of the inquiry is devoted to the problem of comparing modern theories of social justice with their predecessors (ancient and medieval ideas of it). Classical modes of understanding differ by their naturalistic and perfectionist character. They deny notorious Rawlsian thought that the right is inevitably prior to the good. And there is a powerful trend in the modern ethics to return to classical discourses. In this inquiry the trend is analysed by the example of contemporary aristotelianism in theory of justice (A. MacIntyre, M. Nussbaum etc.) Finally the author reconstructs a harsh confrontation of basic distributive paradigms and conceptions of their justification in the English-speaking philosophical world. His own position presupposes that this potentially endless confrontation can be avoided only by means of the new methodology, i.e. the methodology of value pluralism.                  

Публикации по проекту

Прокоьев А.В.  Человеческая природа и социальная справедливость в современном этическом аристотелианстве. // Этическая мысль. Вып. 2 / Отв. ред. А.А.Гусейнов. М., 2001. С. 41-64. (1,25 п.л.) 
Прокофьев А.В.  Справедливость или преодоление человеческой природы? (метанормативный контекст понятия "справедливость"). // Этическая мысль. Вып. 2. М.: ИФ РАН, 2001. С. 42–69.