Т.Б. Длугач. В.С. Библер как историк философии

Сообщение можно было бы назвать «Библер как философ», потому что для Библера (да и не только для него) философия – это история философии.

1. В. Библер исходит из того, что философское мышление – это обоснование мышлением бытия. Иными словами, если говорить о философском мышлении, то это – философская логика, то есть обоснование прежде всего своего собственного начала, которое упирается во вне-логическое, то есть бытие. Его можно понимать как понятие бытия, то есть отождествлять бытие и мышление, как это и сделал Гегель. Но можно понимать и иначе: как нечто совершенно не-понятное, не снимающее вопрос в самом начале. Но как бы ни понимать то, от чего отправляется логика, разум, все рассуждения проходят через эту точку бытия, все оказываются различными способами рационального, различными логиками.

2. В. Библер согласен здесь с М. М. Бахтиным в том, что в «большом времени» (времени культуры) все философские культуры и логики равноценны и находятся в диалоге, коль скрок они проходят через одну точку бытия. Не согласен В. Библер с М. Бахтиным в том, что в философии нет диалога (так как для Бахтина философия отождествлялась с гегелевской монологикой). Какое бы философское сочинение мы не взяли, везде мы видим диалог (полилог) по главнейшим вопросам мышления и бытия – Лейбница с Декартом, Декарта с Паскалем, Канта с Гегелем и т. д.

3. Прошлые мыслители не ушли в безвозвратное прошлое, они наши собеседники, они отвечают на наши вопросы, но и задают нам вопросы.

4. Как говорил Бахтин, каждая культура обладает бесконечным количеством характеристик, которые другая культура активизирует, так что иногда прошлая культура живёт в дальнейшем даже более яркой жизнью. Во всяком случае ни «снятия», ни оценок «выше-ниже» в культуре быть не может. Кант не выше Лейбница и не ниже Гегеля. Они равноценны, вступают в диалог друг с другом и открывают в философии друг друга те черты, которые не были видны даже самим создателям, так как надо было довести их до логического завершения, чтобы они обнаружились.

5. Каждая философская система представляет собой ответ на запрос другой и в то же время задаёт ей вопрос. Так, гегелевское тождество мышления и бытия представляет собой ответ на кантовское представление о бытии как о вещи самой по себе. Бытие как понятие бытия сменяет вещь саму по себе; это позволяет Гегелю установить непрерывное движение от начала логики до её завершения, включая сам начальный пункт. Но и Канту есть что ответить Гегелю: завершение «путешествия» идеи, прекращение развития заставляет вновь поставить вопрос о том, а правильно ли был выбран начальный пункт логического движения.

6. При этом надо учесть, что бытие, от которого отправляется (начинается) логика, следует рассматривать не просто как некую вещную основу, а как другую логику – иначе его нельзя понять. И философская логика реально работает лишь на «стыках» разных логик, именно на этих стыках и работает философское мышление. «Лишь то, что существует на границе философии и философии, что соединяет и отталкивает одну философскую систему от другой – это и есть чистый золотой осадок деятельности философского ума, есть феномен философствования» (Библер В. С. История философии как философия // На гранях логики культуры, М., 1997, С. 82).

7. Библер сделал ещё два чрезвычайно важных предположения по отношению к истории философии. Одно касается философии Гегеля как вершины наукоучения. Обычно считают, что Гегель завершил немецкую классическую философию. Но дело обстоит глубже: он завершил всю философию наукоучения, то есть философию, ориентированную на науку. В философии Гегеля каждое предшествующее философское учение входит и распускается как целостная философская система; в этой системе воплощено всё развитие духа. Отдельные системы даны как узелки квазипространственной логической сети. Она, эта система представлена как истинное учение о началах и принципах научно-теоретического познания, то есть познающего разума. Однако принцип «снятия» и «прогресса» заставляет Гегеля не останавливаться на самостоятельном, так сказать центральном значении каждой философской системы (как каждой категории, например, бытия у Парменида; причины самой себя у Спинозы), а «снимает» их значение в последующем развитии. Эта идея снятия полностью соответствует логике науки, для которой идея «учебника», то есть итогов научного движения, отбрасывает в сторону трудности мысли, отходы от прямого пути и т. д., резюмируя лишь результаты в бесспорном знании.

8. Следует сказать, что в конце XVII века, когда наука полностью отделяется от философии, каждая тем не менее продолжает нуждаться в другой и частично воспринимает её логику. Философия, в частности, восприняла стремление науки спрямлять движение, стремиться к завершающему конкретному понятию. Никто ведь не учит физику Ньютона по её действительной истории, учат по «учебнику», в котором движение научной мысли спрямлено и сосредоточено только в итоге. Именно таким путём «прогресса» и «снятия» пошёл Гегель, логика которого в полном смысле слова является логикой наукоучения, внутри которой каждое понятие является «ступенькой» к иному понятию.

9. Но в отличие от логики науки в философской логике содержанием её оказывается не результат, а сама история мысли.

10. Для того чтобы вернуть разным философским системам их особенный смысл, надо, как говорит В. Библер, осуществить «снятие снятия», когда как ни странно осуществляется не прогрессивное движение вперёд, а возвращение назад, к истокам логики. Если обратиться, например, к естествознанию, то теоретическое развитие физики приводит к понятию микрообъекта, а это означает, что все понятия ньютоновской теории (и самое главное, её мега-понятие – понятие предмета только как силы) сжимается в одно и обосновывается другими понятиями и другим мега-понятием. Налицо тогда два понятия, две логики, то есть движение логики происходит не только по линии прогресса, но и по линии «нисхождения». Старая теория не устраняется, она вступает в диалог с другой теорией. Это – снятие снятия.

11. Но абсолютное новаторство Библера состоит в том, что он оценил гегелевский разум, гегелевскую логику как историческую. Ведь познающий разум имеет своё начало – вместе с выдвижением на первый план духовной жизни общества науки. Ни античный, ни средневековый разум не были познанием.

Ещё одно подталкивает Библера к выводу об окончании деятельности познающего разума: когда он приходит к самопознанию, он уже расщепляет разум на два разума. В этом случае познание (познающего разума) оборачивается сомнением в его возможности и требованием само-обоснования. Для Гегеля само-познание и познание суть одно и то же; в действительности же само-познание вводит иной разум. На завершающем этапе гегелевской логики познавать уже нечего. Здесь речь идёт уже не о познании, а об обосновании познающего разума разумом другим, разумом понимающим, разумом культуры, как говорит В. Библер. Тогда возникает идея общения новых разумов, которые раньше были сняты в единственном гегелевском разуме, теперь каждый есть неснимаемая загадка для других. Внимание логики теперь сосредоточено на начале, а не на развёртывании логики, на бытии, не тождественном понятию, не понятном и обосновывающем логическое начало разных разумов. Отношение бытия и мышления становится другим.