О.В.Козлова Проблема свободы в философии И.А.Ильина И.А.Ильин особенно трепетно относился к исследованию проблем духовного мира человека. Одной из проблем, наиболее остро поставленной в его творчестве, явилась проблема свободы. По мнению философа, именно свобода определяет смысл человеческой жизни. Мыслитель убежден, что каждое отдельное состояние человека, взятое само по себе, есть обломок действительности, представляющий из себя более или менее высокий «мировой образ». Высота этого образа определяется тою степенью освобожденности, которая в нем обнаруживается. Согласно концепции Ильина смысл человеческой жизни в свободе и самоосвобождении. Философ указывает на то, что этот смысл жизни не следует представлять себе как некое внешнее задание, или норму, или неосуществимый идеал. Свободу можно, действительно, рассматривать как идеал, но как уже реальный и все еще реализующийся идеал. Исходя из этого, Ильин первоначально дает следующее определение свободы: свобода есть потенциально-совершенная сила, творящая актуальное раскрытие своего совершенства. Это означает, по Ильину, что смысл человеческой жизни скрыт в глубине человеческого духа, как реальное духовное начало, работающее над своим осуществлением. «То, что «задано» человеку, то, что составляет его назначение и предначертание, «задано» ему его истинною, внутреннею сущностью, «предначертано» ему его подлинною, духовною природою. Ему «задано» самоосвобождение; но не в том значении, что «сущность» его погрязает в несвободе; но в том значении, что реальная сущность его и есть не что иное, как самоосвобождающаяся сила» (1, с. 259). Следовательно, по мнению философа, человеку «предначертана»
абсолютная свобода; и это следует понимать так, что истинное духовное существо есть не что иное, как сама субстанция, сама абсолютная свобода, восстанавливающая себя в творчестве. Таким образом, смысл жизни человека, согласно убеждениям И.А.Ильина, скрыт в реальной глубине души. Вслед за Гегелем Ильин обращает внимание на субстанциальную сущность свободы. Начиная свое рассуждение с положения о том, что субстанция есть бытие, ничем иным не обусловленное, русский философ обосновывает тезис о том, что субстанция есть реальность, не имеющая никакого инобытия и определяющая себя самостоятельно. «Центростремительная самодеятельность и самостоятельность, творческое одиночество – вот основной признак субстанции» (1, с. 256). В этой связи мыслитель отмечает, что субстанция свободна, во-первых, в отрицательном смысле, так как она ничем иным не ограничена и не определена. Следовательно, она обладает «отрицательной бесконечностью». Субстанция свободна, во-вторых, в положительном смысле; так как она есть творчество, она есть жизнь, деятельность, активность, обращенная всецело на себя, утверждает Ильин. Значит, субстанция есть сама субъект и сама свой объект; ее «начало» совпадает с ее «концом»: она есть творческая «положительная» бесконечность, отмечает Ильин. Таким образом, можно заключить, что свобода субстанции заключается в том, что она есть творческое самоопределение. В этой самодеятельности обращенная всецело на себя, она свободно, на внутренних путях и по внутренним целям, осуществляет свою сущность. Свобода субстанции ведет согласно концепции Ильина через диалектическое распадение и органическое воссоединение к сращенному, конкретному богатству определений. По этому закону и в этой форме осуществляется ее разумная сущность. В этой связи русский философ ставит вопрос: «Что стоит жизнь без творчества, творчество без вдохновения, вдохновение без свободы? Необходимо отметить, что свобода творческого самоопределения субстанции мыслится Ильиным и как свобода духовного творчества человека. Эта свобода провозглашается мыслителем как основа жизни, с одной стороны, и как духовная необходимость – с другой. «Свобода есть воздух, которым дышит вера и молитва. Свобода есть способ жизни, присущий любви» (2, с. 94). И.А.Ильи убежден, что субстанция есть разумная стихия, или стихия мысли; т.е. она есть диалектически-органически мыслящее себя объективное Понятие. Каждый акт субстанции есть акт свободного самоопределения, акт свободы. «Понятие свободно делит свое
содержание и свободно сращивает его вновь, обогащаясь. Понятие есть смысловой организм, сам себя творящий мыслью. Именно в этом значении оно есть Божество: свободный от инобытия организм мысли, или, что то же, объективный смысл, как свободный субъект» (1, с. 256). С другой стороны, философ отмечает, что свобода в качестве закона божественной жизни является внутренней необходимостью для понятия: понятию свойственно развиваться по закону абсолютного организма, который отличается от релятивного, конечного организма именно тем, что совсем не имеет инобытия. Поэтому свобода Бога может быть адекватно выражена как абсолютная органичность, указывает мыслитель. Исходя из этого, Ильин настаивает на том, что всякое ограничение и умаление превращает субстанцию в несвободное начало. Появление инобытия, созданного самим понятием, ставит его в обусловленное и конечное положение. Согласно концепции мыслителя свобода Бога не может быть ни «противопоставлена» чему-нибудь, ни «обусловлена», ни «ограничена»; если это случится, то Понятие потеряет абсолютность своей свободы и абсолютность своего органического развития. Это значит, что Божество утратит свою свободу. Если «свобода Бога» будет обусловлена чем-либо или ограничена чем-нибудь, то Понятие потеряет абсолютность своей свободы и абсолютность своего органического развития. То есть, по убеждению Ильина, это означает, что Бог утратит свою свободу. Анализируя учение Гегеля, Ильин отмечает, что Понятие, достигнув состояния «абсолютной идеи», свободно отпускает себя в несвободное состояние. Это означает, что коренным образом изменится способ бытия Понятия. «Понятие утрачивает чистоту и разумность своей атмосферы; «объективное», пользуясь попущением, восстает, превозмогает, начинает жить на свой страх и празднует начало своей самобытности; «субъективное» опускается до состояния слабого, «внутреннего» мерцания в глубине вещей и приемлет до конца последствия своего свободного падения» (1, с. 257). В этой связи русский философ указывает на следующее противоречие: с одной стороны, ограниченная свобода не есть свобода, и несвободная субстанция не есть субстанция; с другой стороны, субстанция не может перестать быть субстанцией, и, следовательно, ограниченная свобода должна остаться свободой. Это противоречие разрешается путем введения различий между «отрицательной» и «положительной» свободой. «Понятие утратило первую, но сохранило вторую и поставило перед собою задачу восстановить первую через раскрытие и осуществление второй» (Там же).
В результате того, что Понятие утратило отрицательную свободу, обнаруживается, что оно не есть все, что оно имеет дело с инобытием. Здесь Ильин имеет в виду прежде всего внешнюю свободу человеческой личности. Это не свобода делать все, что кому захочется, это свобода веры, воззрений и убеждений, в которую другие люди не имели бы права вторгаться. Русский философ назвал эту свободу свободой от недуховного и противодуховного давления. Ввиду того, что здесь идет речь об ограничении извне духовного опыта, такую свободу Ильин обозначил как «внешнюю» или отрицательную свободу: «...не заставляй меня насильственно, не принуждай меня угрозами, не запрещай мне, не прельщай меня земными наградами и не отпугивай меня наказаниями…; предоставь мне самому испытывать божественность Божественного, уверовать в Бога и свободно принять Его закон моим сердцем и моей волей» (2, с. 89). Согласно концепции Ильина Понятие сохранило положительную свободу: силу творческого самоопределения. Эта сила, поскольку она скована с инобытием, не способна даже к подобию органической жизни на низших ступенях мира; но она хранит в себе, в скрытом виде, все свои высшие способности; она есть в потенции – организм, душа, сознание, воля, созерцание и мысль. Философ понимает эту «потенцию» как возможность самообогащения. Все это означает, что в мире субстанция не свободна, но сохраняет силу для того, чтобы освободить себя. Это становится возможным потому, что субстанция – духовна, а дух есть не что иное, как «абсолютная свобода», делает вывод мыслитель. Поэтому «несвобода в мире», по Ильину, есть только проявление глубочайшей свободы Бога, той свободы, которая не страшится «несвободного» состояния, но приемлет его и изживает, утверждая этим глубину своей свободы и приобретая в этом высшую полноту освобождения. Для объяснения этого вывода Ильин использует следующий тезис: свобода есть процесс в Боге. Каждый образ мира уже свободен и все еще не свободен; он есть большая свобода по сравнению с низшей ступенью и меньшая свобода по сравнению с высшей ступенью. Каждый образ мира, взятый статически, сам по себе, не имеет абсолютной свободы; но в ряду мировых образов он есть становящаяся абсолютная свобода. Весь ряд мировых образований создан субстанцией, восстанавливающей свое субстанциальное значение. Следовательно, свобода есть как бы утраченный и возвращаемый рай; но этот рай утрачен был свободно, т.е. по чисто внутренней необходимости, и возвращается в свободном же борении, т.е. по внутреннему закону самоопределения и органического роста.
Таким образом, все «образы действительности», не говоря уже о «явлениях», лишены спекулятивной свободы и являют только борьбу Понятия за самоосвобождение. Таким образом, можно заключить, что субстанция, т.е. в потенции абсолютная свобода, есть органическое самоутверждение, т.е. свободное творчество. То, к чему она восходит, есть актуальное бытие абсолютной свободы, т.е. жизнь не скованного инобытием объективного смысла (Понятия). «Высшее достижение человека, смысл его жизни в том, чтобы зажить жизнью божественного Смысла; и тогда, когда это достигнуто, человек убеждается, что именно Смысл есть смысл его существования» (1, с. 259–260). Мыслитель заостряет внимание на том, что понимать «внешнюю свободу» человеческого духа как формальную и безмерную было бы ошибкой, так как внешняя свобода дается человеку именно для внутреннего самоосвобождения. И именно от внутреннего самоосвобождения внешняя свобода, по Ильину, получает свое истинное значение. И.А.Ильин отмечает, что внутренняя свобода обращает свои требования не к другим людям, а к самому субъекту – внешне не стесненному человеку. Поэтому в понимании философа свобода в своей сущности есть именно духовная свобода, т.е. свобода духа, а не свобода тела и не свобода души. Мыслитель также заостряет внимание и на том, что тело человека несвободно. Оно находится в пространстве и во времени, среди множества других тел и вещей. Все это делает человека несвободным в движении, смертным, всегда подчиненным всем законам и причинам вещественной природы. Причем человек не сможет никогда освободиться от этих законов, указывает философ. В этом же смысле несвободна и душа человека, так как: 1) она связана с телом и обусловлена его здоровой жизнью; 2) она связана с законами времени и последовательности; 3) она связана своим внутренним устройством, которого она сама не создает и нарушить не может, т.е. законами сознания и бессознательного, силой инстинкта и влечений, законами мышления, воображения, чувства и воли. Поэтому, по мнению Ильина, свобода доступна духу. Именно дух философ определяет как силу самоопределения к лучшему. Именно дух согласно концепции мыслителя имеет дар вывести себя из любого жизненного содержания, противопоставить его себе, оценить его, избрать его или отвергнуть. Следовательно, Дух, в понимании Ильина, есть, во-первых, сила, которая имеет дар усилить себя и преодолеть в себе то, что отвергается; во-вторых, дух имеет силу и власть создавать формы и законы своего бытия, творить себя и способы своей
жизни; в-третьих, духу присуща способность внутренне освобождать себя, ему доступно самоусиление и самоопределение к благу. «Освободить себя значит прежде всего обратить свою силу, чтобы быть сильнее любого влечения своего, любой прихоти, любого желания, любого соблазна, любого греха. Это есть извлечение себя из потока обыденной пошлости – противопоставление ее себе и себя ей, усиление себя до победы над ней» (2, с. 95). Таким философу представляется отрицательный этап самоосвобождения. Согласно концепции Ильина существует и положительный этап самоосвобождения. Этот этап представляет собой процесс добывания внутренней свободы, который может поставить человека в конфликт с потребностями его тела, конфликт собственными душевными влечениями человека. Найти в себе силу для борьбы с различными потребностями и влечениями – значит воспитать в себе духовный характер, считает философ. Причем «внутреннюю свободу» Ильин понимает как духовное самоопределение, которое понимается им не только как внешняя автономия духа, но и как внутренняя власть духа над телом и душой – «заполненность душевных пространств свободно и верно выбранными божественными содержаниями, которые приобретаются духовной любовью и религиозной верой» (2, с. 96). Поэтому в понимании Ильина освободить себя значит стать господином своих страстей. Свобода от страстей согласно концепции философа состоит в том, что страсти человека сами служат духу и ведут его к цели. Мыслитель настаивает на том, что внутренняя свобода не является отрицанием закона и авторитета. Внутренняя свобода в его понимании есть способность духа самостоятельно увидеть верный закон и самостоятельно осуществить его в жизни. Свобода не есть произвол, утверждает русский философ и заостряет внимание на том, что свобода царит над произволом, человек должен быть свободен от произвола, так как он должен преобразить его в духовное и предметно обоснованное произволение. Таким образом, можно заключить, что согласно концепции философа внешняя свобода есть естественное и необходимое условие для водворения и упрочения внутренней. «Из внешней свободы – этой необходимой основы религиозной веры и жизни – должна возникнуть духовная самостоятельность и самодеятельность человеческой личности в ее отношении к Богу и затем к людям и природе» (2, с. 97). В этой связи Ильин отмечает, что человек живет для того, что в нем живет; и он живет тою силою, для которой он живет. Это означает, что творческая основа жизни человека есть сама высшая цель его
бытия; или, иначе, цель человеческого бытия осуществляет себя сама в его жизни. Следовательно, Абсолютное освобождает себя в процессе душевной и духовной жизни человека. Этот процесс представлен в концепции Ильина следующим образом: «внутреннее» наталкивается на что-то «внешнее», извне данное, на некое «инобытие». Это инобытие имеет следующее: – видимую самостоятельность и ограничивает «нашедшую» его внутреннюю силу; – не чуждо внутреннему, освобождающемуся началу, но представляет из себя объективное видоизменение той абсолютной Идеи, по отношению к которой «внутреннее» является субъективным видоизменением. Исходя из этого, можно заключить, что объективное и субъективное, или, что то же, «предмет» и «самость», «явление» и «сущность», «другое» и «субъект», «внешнее» и «внутреннее», – есть модусы единой сущности, хотя и не равноправные модусы. Следовательно, «освобождение» заключается в том, чтобы истинная сущность вещей явилась осознанной субъектом, адекватно им познанной. «Сущее само по себе» станет «сущим для себя», и откроется выход в последнюю сферу – в сферу спекулятивного тождества субъекта и объекта, разума и свободы. В этом сближении между субъектом и объектом и заключается в понимании Ильина сущность освобождения. «Освободить» себя – значит обновить условия своего бытия так, чтобы из них исчезло всякое инобытие» (1, с. 261). Мыслитель показывает, что освобождение мыслимо только так: инобытие приемлется как инобытие, затем усваивается и, наконец, разоблачается как мнимое инобытие. Разум побеждает неразумную видимость объекта. Итак, мыслитель устанавливает, что субъект «приемлет» инобытие, не отрекаясь от него и не насилуя его; он берет его в том виде, в каком он его «находит», но берет с тем, «чтобы противопоставить» его себе и затем «свести его к опосредствованному единству с собою». Так «душа» приемлет свое «тело», «внешние вещи», свои собственные бессознательные «влечения», «бытие других людей», «хозяйство» и т.д. Она противопоставляет себе все это как нечто чуждое, ограничивающее, как «предел» и вступает с этим пределом в борьбу ради преодоления. Здесь мы видим, что субъект предоставляет объекту вступить в свою сферу; он ставит себя как бы в пассивное положение, позволяет себя ограничить и определить, терпит воздействие. Этим он вводит в себя содержание объекта, вырабатывает его, вбирает его в себя и усваивает
его. Таким образом, субъект переводит данное ему предметное содержание на гибкий язык своей «идеальной природы»; он «идеализирует» его, т.е. отрицает его самобытную реальность, с тем, чтобы сохранить его богатство на высшей ступени. Благодаря этому он овладевает им и подчиняет его себе в качестве «момента». Ильин отмечает вслед за Гегелем, что этому приятию объекта и введению его в себя соответствует творческое проникновение субъекта в предмет. Дух не только обогащается содержанием «тела», «внешних вещей», «хозяйства», но сам реально обращается к ним и преобразует их существование. Следовательно, субъект завладевает самим объектом, делает его своею собственностью, потребляет его. Он осиливает его, покоряет его себе и заставляет его терпеть свое влияние и нести свою власть. Дух превращает объект в свое «податливое и приспособленное орудие», в свой «инструмент». Он добивается того, чтобы объект не оказывал сопротивления его свободе. Наконец, дух превращает объект в свое «верное выражение», в свою «непосредственность». Тогда объект является побежденным и субъект получает полное основание сказать ему: «ты и я – одно и то же». Объект оказывается разоблаченным, а субъект – свободным от «инобытия». Но именно благодаря этой свободе, указывает Ильин, субъект имеет возможность снова «отпустить» объект в инобытие и предоставить ему вести свое «внешнее» существование. Теперь «инобытие» уже не страшно духу; Дух оказывается «закаленным» против опасности «внешнего» воздействия. Он чувствует себя господином предмета и ставит себя в «безразличное» отношение к нему. Объект не ограничивает субъекта и не определяет его. Дух, оставаясь в форме инобытия, соблюдает свою свободу и следует своему внутреннему закону. Он нашел в объекте себя. Он может сохранить свою облеченность в инобытие, но может и оторваться от побежденных им иррациональных корней бытия, так как он утвердил над ними свою силу и освободился от них. Таким образом, Ильин делает вывод о том, что свобода духа состоит в том, что дух придает себе значение и силу субстанции по отношению к объекту. Субъект стал сущностью, а объект – адекватным явлением этой сущности. Свобода духа выражается в том, что он имеет возможность, не выходя из пределов инобытия, пребывать в «отвлечении» от него; творить свою внутреннюю жизнь, не нуждаясь во внешней деятельности и самостоятельно следовать своему собственному закону. Это состояние освобожденности естественно приводит к тому, развивает этот вывод Ильин, что субъект обращается уже не к объекту, а к самому себе. Но в этой свободной рефлексии на себя дух открывает
вновь, уже в своих собственных пределах, некоторую пассивность, непосредственность и ограниченность – некое «инобытие». Оказывается, что в нем самом не все «принадлежит» ему, не все покорно ему, не все тождественно с ним. И вот начинается процесс внутреннего самоосвобождения борьбы с внутренним инобытием – пассивными ощущениями, чувственными влечениями. Субъект должен «снять» всякую непосредственность, приобрести власть над каждым имеющимся налицо содержанием. Эта власть приобретается удвоенным процессом: 1) посредством приятия данного содержания в себя и осознания его, 2) посредством творческого проникновения в него и преобразования. В результате этого процесса содержание, обнаружившееся в «его бытии», становится его содержанием; оно превращается в подлинное достояние субъекта. Дух снимает ту видимость «чуждого» и «внешнего», которая тяготела над содержанием, и вводит его в ряд внутренних определений. Философ указывает на то, что в этом движении дух постепенно овладевает собою и достигает самообладания. Он приобретает над собою власть и вступает в тождество с самим собою. Осуществляя свое назначение, дух стремится к тому, чтобы быть владыкой своего достояния, чтобы быть «у себя» и «для себя». «Быть у себя значит быть свободным». Это означает, что субъект должен иметь дело только с собою и со своими определениями. Но духу подобает быть абсолютным самоопределением и совершенным самосознанием. А это и значит «быть идеальностью, относящейся к самой себе» (1, с. 264). Когда это достигнуто, тогда дух свободен, отмечает И.А.Ильин. Свобода предполагает, следовательно, что субъект «справился» со своим содержанием: что он закончил разоблачение инобытия, проработал его и снял «различие» между ним и собой. Тогда дух, искоренив все, что идет не от него, освобождает себя от всякого «отношения» к инобытию и от всякой ограниченности. Он «снимает» неверную предпосылку знания, по которой субъект противостоит объекту или пребывает в отвлечении от него. Понятно, что это проникновение мыслящего «субъекта» в разумный «объект» и обратно возможно только в спекулятивном мышлении или «разумном познании»; поэтому свобода невозможна вне разума, повторяет Ильин основной вывод Гегеля. Только в разумном мышлении, как утверждает русский философ, осуществляется тождество «субъекта» и «объекта». Разум свободен потому, что познает все как «свое» собственное видоизменение; он свободен потому, что знает и созерцает «себя в другом, как себя самого». Разум и в различии сохраняет тождество с собою и в этом его
бесконечность и вечность. Здесь Ильин опять обращается к Гегелю и делает вывод о том, что объект есть член той системы духа и разума, в которой пребывает сам субъект; субъект всюду сливается с собою и в этом его свобода. Субъект ищет и находит в предмете только себя, так как все содержание мысли есть сама мысль. В мышлении объект создается субъектом, и поэтому мышление есть начало свободы. Таким образом, познание предмета есть уже самопознание истины. Если человек постиг это, то он есть «свободный дух». Только таким путем, по мнению русского мыслителя, осуществляется «полная свобода». Следовательно, согласно концепции И.А.Ильина, дух свободен, когда он есть абсолютное самоопределение и когда свобода становится его собственной сущностью. Именно в этом случае дух является божественной самоцелью, идеей. А идея состоит в том, что люди знают свободу как свою сущность, как свою цель и свой предмет. Все эти соображения русского мыслителя уже намечают известные границы духовной и религиозной свободы. При этом философ имеет в виду те положительные границы, которые не стесняют и не ограничивают свободу духа, но помогают ее личному оформлению. Философ убежден в том, что помочь человеку в его внутреннем освобождении и в установлении его духовной самостоятельности может прежде всего духовное общение с другими людьми. «…истинное духовное единение возможно именно там, где каждый человек стоит духовно и религиозно на собственных ногах, т.е. носит в себе самом живые источники духовного опыта и религиозной веры» (2, с. 98). Вместе с тем Ильин предостерегает от возможности свободу духа истолковывать как свободу от духа. Если человек осуществит эту подмену, то свобода будет у него отнята, считает философ. Человеку всегда необходимо помнить, что отрицательная свобода есть лишь путь, ведущий к положительной свободе, средство, ведущее к цели. «Внутреннее око человека призвано к тому, чтобы свободно, добровольно, без принуждения обратиться к духу и ко всему Божественному на земле и в небе; и высший смысл всех правовых установлений и государственных законов состоит прежде всего в том, чтобы обеспечить людям эту возможность» (2, с. 99). Таков путь самоосвобождения в действительном мире. Однако Ильин утверждает, что наряду с этим миром, смешанным из «сущности» и «существования», жизнь Бога протекает непрерывно и на самом высоком, абсолютном уровне философского мышления. С тех пор, как в мире состоялось первое разумное познание, абсолютная свобода восстановилась в элементе «объективного сознания», указывает мыслитель. Поэтому божественную свободу необходимо созерцать
сразу в двух видах: 1) она абсолютна в философском мышлении, где Понятие освободилось совсем от одиозного спутника – чувственной стихии; 2) она ограничена в мире действительном, где Понятию приходится преодолевать сопротивление иррационального и в лучшем случае выражать себя на его ограниченном языке. В этой связи необходимо иметь в виду, что согласно концепции философа только спекулятивное поглощение субъективного сознания объективным смыслом возвращает духу его абсолютную свободу и бесконечность; а это возможно только в спекулятивно-философском мышлении. На других ступенях, особенно в природе, где дух еще сохраняет элемент неопределенной непосредственности, он, по мнению Ильина, не есть «истинный Бог». Богом следует называть «только истинно-истинное», т.е. то, где свободное Понятие не имеет более в своей объективности никакой неразрешенной противоположности, т.е. где оно никоим образом не причастно конечному и не ограничено этой причастностью, утверждает мыслитель. Следовательно, согласно концепции Ильина весь процесс самоосвобождения может быть охарактеризован как своеобразное углубление духа. Дух углубляется в объект и в то же время в себя. Углубление духа в объект необходимо для того, чтобы могло состояться его истинное самоуглубление. Каждый шаг, вводящий субъекта в объект, подвигает дело его самоосвобождения. Однако эти два движения не различны и нераздельны, но представляют из себя одно и то же движение. Дело в том, что каждое новое завоевание в объекте не уничтожает его совсем, но раскрывает новый, более утонченный вид «инобытия» и «объективности», преодоление которого доступно лишь более утонченной и углубленной субъективной деятельности. Для того чтобы овладеть «представлением», субъекту необходимо подняться на высшую ступень духовности или опуститься на более глубокую ступень внутреннего творчества, чем та, на которой он имеет дело с «внешними вещами». Это означает, что углубление субъекта в объект требует непрерывного, параллельного углубления его в себя. Из каждой новой победы над предметом субъект возвращается выросшим и углубленным, одухотворенным и освобожденным. Каждый новый, более утонченный предмет приводит субъекта к новой двойной победе: над усвоенным объектом и над прежним, более непосредственным способом своей жизни. Объект освобождается из плена собственного неразумия, а субъект освобождается из плена собственной элементарности и непосредственности. И когда субъект, освободившись, «отпускает» усвоенное им содержание и предоставляет ему сохранить свою старую форму, он проявляет истинную
свободу. Таким образом, русский мыслитель пытается доказать, что дух не только не поддается ограничению со стороны своего вольноотпущенного объекта, но он осознает свою неограниченность и бесконечность. По мнению Ильина, внешняя свобода необходима для внутреннего самоосвобождения. Причем она священна только как залог внутренней свободы. Поэтому философ настаивает на том, что человек не свободен, если он предоставлен сам себе, если ему нет ни в чем никаких препятствий, если он может делать все, что ему придет в голову. Свободен именно тот, кто приобрел внутреннюю способность созидать свой дух из материала своих страстей и своих талантов. Следовательно, одним из важнейших качеств свободного человека Ильин объявляет способность человека владеть собой, а также способность жить и творить в сфере духовного опыта. «Воистину свободен духовно самостоятельный человек; человек же, освобожденный только во внешнем, может злоупотреблять своей свободой и превращать ее в совершенную внутреннюю несвободу, в ужасающее внутреннее рабство» (2, с. 104). Исходя из этого можно заключить, что согласно концепции мыслителя верное отношение духа и свободы состоит не только в том, что дух нуждается во внешней свободе и требует ее, но и в том, что дух освобождает человека внутренне, сообщая ему внутреннюю силу, самостоятельность и характер. При таком положении дела вся жизнь духа оказывается созданием свободы. Но общение с инобытием есть необходимость, которую Идея свободно создала для себя в отпадении от Бога. И в то же время это есть процесс ограниченного духа, внутренне необходимый для него и потому проявляющий его свободу. Преодоление и снятие объекта есть необходимость для освобождающего и, наконец, освободившего себя духа; и в то же время это есть торжество его самоопределения, т.е. его внутренней необходимости. Снятие объекта означает торжество абсолютной свободы и утверждение абсолютной необходимости. Чем свободнее жизнь духа, тем она более верна его внутренней природе, тем более в ней истинной, спекулятивно-органической необходимости. Отсюда Ильин делает вывод о том, что несвобода необходима духу для реализации свободы. Следовательно, задача духа на низших ступенях состоит в том, чтобы принять свою необходимую ограниченность и неполную свободу, ибо только через это он может подняться к своей необходимой бесконечности и абсолютной свободе. В этой связи свобода и социальный авторитет в концепции русского мыслителя
не исключают друг друга, а являются духовно соединимыми. «Ибо с того момента, как человек своим внутренним свободным признанием приемлет, покрывает и наполняет гетерономный закон, несвобода исчезает и социальный авторитет входит в его жизнь в качестве дружественной и ценной опоры» (2, с. 106). И.А.Ильин отмечает также, что путь к свободе ведет только через смирение. И, налагая на себя смирение, субъект может и должен хранить непоколебимую уверенность в том, что его ждет не только победа над объектом, но и высшая свобода: преодоление субъективной ограниченности. Следовательно, духовная свобода, по мнению философа, совсем не исключает социального авторитета. «Семя внутренней свободы должно пустить ростки, окрепнуть, выгнать ствол и стать расцветшей свободой, но заменить эту свободу нельзя ничем» (2, с. 106). Мыслитель называет внутреннюю свободу «живой духовностью» человека. В этой связи долг и дисциплина определяются Ильиным как видоизменения внутренней свободы, «которая добровольно приемлет эти внутренние связи и свободно определяет себя к внутренней и внешней связанности» (2, с. 106). Подводя итоги, можно установить, что «свобода», по Ильину, есть критерий реальности и в то же время мера объективного достоинства для всех «явлений» и «образов» мира. В этой связи философ формулирует следующие законы: – чем свободнее мировой образ, тем выше его место в восходящем ряду духовной жизни, тем ближе он κ реальности верховного уровня; – образ мира тем свободнее, чем менее он причастен форме инобытия. Мыслитель настаивает на том, что свобода состоит, прежде всего, в преодолении чувственной стихии, в победе над конкретно-эмпирическим. Это означает, что Понятие должно сначала побороть самобытный ритм конкретно-эмпирического, а потом погасить его участие и выйти из сферы «действительности». Иррациональная стихия и свобода остаются до конца в отношении противоположности. «Конечное должно обнаружить в себе «Бесконечное» как свою сущность; «единичное», исполняя свое назначение, должно отринуть себя и обрести свою основу во «Всеобщем»; «внешнее» должно найти свою истинную природу во «Внутреннем»; «чувственное» должно быть отвергнуто выступающим из-за него «сверхчувственным»: «случайному» надлежит превратиться в свою «истину» – в абсолютную «необходимость»» (1, с. 268).
Согласно концепции Ильина освобождение Бога в мире состоит в том, что он постепенно сбрасывает налет конкретной эмпирии, возвращаясь из мира к абсолютной свободе. Поэтому в понимании философа образ мира тем свободнее, чем менее в нем «внешнего» и чем ближе он к «чисто внутреннему» элементу. В процессе освобождения инобытие постепенно утрачивает характер грубой, инертной, осязаемой материи и превращается в «чувственное ощущение», «чувственную страсть», «чувственный образ». Объект дематериализуется, передвигается в душу, получает «душевную», а потом и «духовную природу». По мнению мыслителя, ни внешняя свобода духа, ни политическая свобода никогда не должны проводиться последовательно, до беспредельности. Внешняя свобода духа, по Ильину, должна служить внутреннему самоосвобождению, так как только внутренняя свобода создает человека. С другой стороны, по убеждению философа, не следует отказывать человеку во внешней, отрицательной свободе. Нужно объяснить человеку, что смысл внешней свободы заключается в поиске путей, ведущих к внутреннему самоосвобождению. В этом плане критерием целесообразности политической свободы согласно концепции Ильина является процесс внутреннего самоосвобождения. Поэтому философ обращает особое внимание на тот факт, что внешняя свобода – и формальная, и политическая – имеет свое единое основание во внутреннем мире человека. «Свобода есть нечто для духа и ради духа, свобода есть нечто в духе зреющее и от духа исходящее. Вне духа и против духа она теряет свой смысл и свое священное значение» (2, с. 109). Далее, мыслитель указывает на то, что образ мира тем свободнее, чем полнее он осуществляет центростремительность и самодеятельность Понятия. Уже простая обращенность к себе и на себя доступна не всем явлениям мира. Естественный организм есть первое явление самодеятельности и, следовательно, свободы; все, что ниже его, несвободно. Истинная «рефлексия» доступна только человеческой душе, как началу «самосознания» и самоуглубления. Истинная самодеятельность (тождество субъекта и объекта) осуществляется только в мысли. Следовательно, образ мира тем свободнее, чем более он проникнут внутренней органической необходимостью. Все случайное, насильственное, произвольное свидетельствует о том, что истинная свобода осталась недостигнутой. «Все то, что в жизни своей творит произвол, поддается насилию или отзывается на случайные влияния и голоса, – все это находится в плену у чуждого начала; все это еще не нашло единственной свободы – в единственной необходимости» (1, с. 270).
И.А.Ильин приходит к выводу о том, что жизнь свободна тогда, когда она органически слилась с божественной стихией. Следовательно, свобода исключает субъективную объединенность, случайное усмотрение, самобытность единичного, оторвавшегося от Всеобщности, отмечает философ. Свобода, по Ильину, есть торжество Всеобщего, органического сращения, спекулятивной конкретности. Она требует от «единичности» самоотречения. Отсюда становится понятным тезис Ильина о том, что действительность в лице образов мира восстанавливает свободу все полнее и совершеннее. Но наряду с этими образами остаются «явления», слагающие сеть эмпирической случайности и эмпирической необходимости. Пока мир существует, в нем сохраняются неосвобожденные вещи, явления и состояния; и в этом, по мнению мыслителя, трагедия духа. «Он вечно остается под угрозой того, что отпадут и восстанут «необразумившиеся» силы мира и, может быть, вовлекут его в новые падения и мытарства. Правда, свобода есть реальная, целесообразно творящая себя сила; но разве не противостоит ей все еще непросветленная до конца чувственная стихия? Правда, история человека внутренним образом исполнена Духа и Разума; она есть наряду с природою «сосуд» Духа; она венчает мировой процесс осуществленною и организованною свободою, ибо в свободе «единственная цель духа» и мира» (1, с. 270). Таким образом, согласно концепции И.А.Ильина жизнь мира протекает не только в совмещении двух взаимоисключающих стихийных сил, но и в невозможности свести себя целиком к абсолютной свободе, так как мир не может превратиться без остатка в чистую мысль, а если бы он в нее превратился, он перестал бы быть миром. Абсолютная свобода возрождается в мире, но не поглощает его целиком. Вот почему путь Бога в мире, по мнению русского философа, превращается в трагедию. Эта трагедия свободы, по Ильину, нигде не обнаруживается яснее, чем в жизни человеческой души, воли и конкретной нравственности.
|
|||||
|
 |
|