Институт Философии
Российской Академии Наук




  Стенограмма круглого стола «Основы государственной культурной политики: проблемы теории и практики»
Главная страница » Экспертная деятельность » Стенограмма круглого стола «Основы государственной культурной политики: проблемы теории и практики»

Стенограмма круглого стола «Основы государственной культурной политики: проблемы теории и практики»

Круглый стол

«Основы государственной культурной политики: проблемы теории и практики»

(27 июня 2014 года, малый зал Министерства культуры РФ)

 

Стенограмма

(опубликована на сайте Министерства культуры РФ)

 

 

В.В.АРИСТАРХОВ: Уважаемый Абдусалам Абдулкеримович, уважаемые дамы и господа! Позвольте начать нашу встречу. Мне поручено Министром Владимиром Ростиславовичем Мединским передать самые лучшие пожелания всем, кто здесь собрался, и, главное, выразить надежду, что мы сможем в будущем более часто и более системно обращаться к помощи академической науки, чем было до сих пор.

Так сложилось, что наше министерство, наверное, единственное, которое работает не просто с какими-то явлениями, событиями. Оно работает со смыслами, как принято сейчас говорить. Причем эти смыслы совершенно не проработаны. Они далеки от того, чтобы у них был общий консенсус. Тем более для нас важно, что мы можем встретиться с академической наукой в вашем лице: академическая, институтская, университетская и так далее.

Министр просил передать, что он очень надеется, что из нашего диалога появятся конкретные предложения в Основы культурной политики, которые сейчас обсуждаются и которые, по нашему мнению, далеки от совершенства. И мы очень надеемся на вашу помощь.

Если у кого-то есть выступления в бумажном виде, мы просили бы их передать, чтобы это все можно было потом предоставить для дальнейшей работы.

Прежде чем я насовсем передам слово ведущему, хочу выразить надежду и нашего Министра, и нашего коллектива, что эта встреча будет не последней и что мы сможем сделать эти встречи более системными.

Я передаю слово нашему модератору — академику Абдусаламу Абдулкеримовичу Гусейнову, директору Института философии Академии наук.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Спасибо, уважаемый Владимир Владимирович. Спасибо, что Вы привлекли нас к этому обсуждению. И тоже хочу выразить надежду, что это может положить начало конструктивной систематической работе между Министерством культуры и философами — в частности, философами нашего института и другими нашими коллегами, которые объединяются в рамках Московско-Петербургского философского клуба, и что это, несомненно, пойдет на пользу нам, а возможно, и вам.

Вся наша работа будет застенографирована, и результаты обсуждения будут переданы в рабочую группу по подготовке Основ государственной культурной политики, использованы самим министерством. И Московско-Петербургский клуб, насколько я знаю, планирует дальнейшую работу над тем, что нами в ходе предстоящего обсуждения будет выработано.

Предваряя обсуждение, мне бы хотелось сказать несколько слов о предстоящем нам разговоре. Ясно, что он будет строиться вокруг документа — проекта «Основы государственной культурной политики». Сам документ, правда, затрагивает теоретические проблемы и к тому же исходит из широкого понимания культуры — он поэтому дает нам широкую возможность для осмысления общих проблем философии культуры, обсуждения перипетий культуры в России, ее духовного состояния, исторических перспектив и так далее. В этом смысле, хотя мы и находимся в малом зале Министерства культуры, тем не менее разговор нам предстоит аналогичный тем, которые мы обычно ведем в зале заседаний Ученого совета нашего института. Первое, о чем я хотел бы просить, состоит в следующем: поднимая рассмотрение проблем на должную академическую высоту, выявляя их сложность и противоречивость, заявляя свои теоретические позиции и так далее, давайте все-таки не забывать, что речь идет об определенном документе, конкретном тексте.

Второе — и об этом мы с Владимиром Владимировичем, первым заместителем Министра, совершенно четко договорились, когда обдумывали формат и цели нашей встречи: обсуждение должно быть свободным, раскованным, у нас нет каких-то заранее заданных целей и ограничений. У нас одна задача — с высоты наших профессиональных знаний и гражданского самосознания высказать свои суждения о политике государства в области культуры и о документе, проект которого вынесен на публичное обсуждение. Наши мнения могут касаться, разумеется, не только тех или иных тезисов рассматриваемого документа, но и его общей концепции, вплоть до вопроса о его статусе и целесообразности. И последнее замечание. Мне, конечно, и самому хочется сказать по существу этого документа, я оставляю за собой такую возможность. Но я думал, где и как, на каком этапе вступить в разговор. Ведущему выступать первым, мне кажется, неверно, потому что это может создать ложное впечатление, что задается какой-то канон обсуждения. По существу нашей повестки я выскажусь позже. Сейчас ограничусь замечаниями организационного характера. Я уже говорил, что нам не следует слишком далеко уходить от обсуждаемого документа. Хочу добавить: документ достаточно большой, в нем много разных частей, и хорошо бы избежать того, когда берется какое-то одно утверждение без сопоставления с тем, что об этом же говорится в других разделах, — моя мысль и мой призыв состоят в том, чтобы рассматривать проект Основ государственной культурной политики в целом. Теперь что касается порядка обсуждения. У нас есть ряд выступающих, которые в соответствии с нашей предварительной договоренностью подготовили свои развернутые суждения по теме. Этот список ни в коей мере не является законченным. Есть такое предложение. Всего мы работаем три часа. Первую половину слово получат те, о выступлениях которых было заранее оговорено, и затем остается вторая половина, это полтора часа, мы развернем общую дискуссию, в которой все могут принять участие. И просьба к нашим фиксированным выступающим не превышать пятнадцати минут, но не обязательно выбирать все пятнадцать минут.

И первой я предоставлю слово Нелли Васильевне Мотрошиловой — доктору философских наук, профессору, она руководитель научного направления историко-философских исследований в институте.


Н.В.МОТРОШИЛОВА: Мы обсуждаем проект Основ государственной культурной политики. Должна признаться, что подобные документы не принадлежат к кругу моего чтения. У меня нет опыта понимания того, для чего они сделаны, к кому именно они обращены, кто их готовил. Но этот документ я считаю очень плохо подготовленным, для каких бы целей он ни создавался. Да и сами цели просто не просматриваются. И он распадается на несколько частей, плохо сшитых друг с другом. Единственное, что их объединяет, — общие недостатки, о которых я и выскажу свое мнение.

Первое, во всем документе очень неряшливое, если просто не малограмотное, употребление основополагающих понятий и категорий, начиная с самой категории культурной политики. Но с этим, к сожалению, ничего не поделаешь. Ибо штамп уже распространился. Какая же она «культурная», если может быть антикультурной и относиться тем не менее к культуре. То же применимо к термину «science policy», который переводят как «научная политика». А ведь это может быть антинаучная политика — и мы свидетели того, как такое бывает. Итак, в документе небрежно, необдуманно употребляются понятия и категории, как относящиеся к культуре, так и к другим областям знаний и деятельности. Второе — документ многословен. Общие слова, бесконечные повторы. Царит к тому же удивительно плохой стиль, немало абсолютно неграмотных пассажей. Парадоксальным образом они особенно многочисленны там, где говорится о грамотности! Третье — все написано в форме долженствования: «это нужно», «это должно быть так». А кто это долженствование должен реализовывать? Такое впечатление, что документ создается для кого-то, кто будет выполнять все, что здесь прописано. Или в таком же стиле говорится о том, что вообще важно в культуре. Когда-то Ильф и Петров говорили о таком лозунге: «побольше внимания разным вопросам». Вот этот документ составлен по такому принципу. И четвертое. В большинстве случаев, когда речь идет о каких-то констатациях, царит довольно спокойный, умиротворенный стиль и тон. И это на фоне полного провала в сфере культуры. И лучше было бы для начала создавать документ другого рода — как выйти из того кризиса, который есть в культуре. И пятое, что мне бросилось в глаза, — ведомственный стиль. С одной стороны, ясно, что нельзя не соприкасаться с вопросами, относящимися к другим министерствам, например к Министерству образования, скажем, когда речь идет о русском языке. Но, понятно, в ведомственном смысле было не велено об этом говорить. Абдусалам Абдулкеримович сказал, что это единый, целостный документ. Как раз нет. Он совсем не целостный.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Я не сказал «целостный», он из разных частей.


Н.В.МОТРОШИЛОВА: Из разных частей, это понятно. Но ведь отсутствие единства есть одно из следствий отсутствия предварительной, строгой и четко продуманной концепции. Есть отдельные министерства. Но искусство, наука, образование тоже относятся к сферам культуры. Поэтому здесь нужно было продумать, в каком смысле их единство и целостность — и мысль о порочности ее утраты — должны найти отражение в этом документе.

И еще раз подчеркну: он очень плохо написан. Требуется безжалостный редактор, который прошелся бы по всему тексту (какого люди, писавшие этот документ, в конце концов и найдут). Более удачными мне кажутся некоторые конкретные тексты, которые попадаются к концу, — например, об архитектуре, о специальном образовании в сфере культуры. Но и они тоже подпадают под общий стиль. Теперь я проиллюстрирую сказанное. Вот первая страница: «Россия — государство, создавшее великую культуру». Простите, разве государство создает культуру? Если будут брать слово «государство» в таком расплывчатом терминологическом значении, это большая ошибка, тем более для документа государственной структуры. Затем идет фраза: «Сегодня, в условиях обострения глобальной идейно-информационной конкуренции…» Вспоминаются документы ЦК КПСС: «Сегодня, в обстановке, когда враждебные силы…» — и прочее. Дальше говорится о «высоком качестве общества». Что это такое? Что это за термин? «Способность населения к гражданскому единству, к определению достижений общих целей развития». Что такое в данном контексте цели развития? И все в документе в таком духе. Мне кажется, здесь отсутствует одна вполне конкретная практическая и теоретическая составляющая. Ведь это документ от имени Министерства культуры, который определяет не некие общие «цели развития», а цели для соответствующих организаций, управляющих культурой. В этом, видимо, и состоит главный смысл документа. И к ним должны быть обращены некоторые долженствования. Но такого адресата, по существу, нет. Например, сказано: «Цель государственной культурной политики — духовное, культурное самоопределение России». А я бы считала, что здесь надо написать: одна из главных целей именно в обсуждаемом контексте — постоянное содействие со стороны государства развитию культурной составляющей совокупной деятельности народа, особенно развивающейся под влиянием учреждений культуры, защита всей этой деятельности от конъюнктурных веяний, от скороспелых распоряжений тех или иных чиновников, тех или иных ведомств.

О более конкретных замечаниях. Например, есть раздел, связанный с развитием русского языка. Это, конечно, очень важный раздел. Обязательный. Почему не сказано о том, что катастрофа с русским языком громадная. Причем катастрофа, которая в каких-то своих очертаниях завершена. Уже создано безграмотное молодое поколение, которое само себя называет «жертва ЕГЭ». Вся страна против ЕГЭ, а здесь ни слова о том, что ЕГЭ, в частности, привел к формированию фундаментально неграмотной молодежи. А ведь этому потворствуют такие условия, при которых требования к владению русским языком вообще нигде не выдвигаются — при приеме на работу даже там, где работа есть разговорный или письменный жанр. Возьмите телевидение. Какой язык на телевидении! Ведущие телевидения, люди, которые вещают на радио, выработали какой-то свой, птичий язык. Не правильнее ли было бы здесь написать, что должны быть разработаны языковые критерии при приеме на работу, при продвижении по службе, вообще при определении деловой квалификации и карьеры человека. Тем более в специальных сферах и учреждениях культуры, образования, науки, а также в учреждениях государства, управляющих ими. Между тем сегодня другая тенденция: неграмотные люди заполонили все эти отрасли деятельности и управления ими. Я также думаю, что неуместен весь тон документа — спокойный, благодушный, будто у нас в культуре вроде все в порядке и надо лишь «повысить», «поднять уровень» и так далее. Не так надо говорить о культуре. Причем именно Министерству культуры. Потому что кому, как не ему, это все разгребать, исправлять. Придется исправлять перекосы так называемой культурной политики, которая подчас антикультурная, бескультурная, нецивилизованная. Например, имеет место вопиющая несправедливость в распределении средств между учреждениями культуры. Пример: один музей закормлен и деньгами, и вниманием, и зданиями, а в провинции в музеях нет средств, чтобы поставить современную сигнализацию…

Таким образом, в сфере культуры много бед, самых настоящих бед. Я бы считала, что Министерство культуры должно зафиксировать эти болевые точки и, может быть, свой первый документ посвятить тому, что очень нужно кризис преодолевать; как раз и требуется выработать на государственном уровне общие и конкретные цели, а также реальные средства для победы над глубоким кризисом. И еще раз в конце подчеркну: в документе обсуждаются проблемы политики государства по отношению к культуре и в ее сферах. Это реально значит, что ее должны проводить в жизнь совершенно определенные государственные организации и чиновные слои. Вот к кому может и должно быть обращено долженствование. Это первый адресат, а не некие расплывчато понятые субъекты. Второй адресат — активные граждане, структуры гражданского общества, благодаря которым граждане могут более активно участвовать в решении судеб культуры. «Долженствование» тут ясное: государственные инстанции обязаны благоприятствовать их развитию. На каких путях, каковы механизмы и линии их ответственности? Такие аспекты особенно важно подробно и тщательно высветить в подобном документе. Спасибо.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Спасибо. Межуев Вадим Михайлович — главный научный сотрудник Института философии РАН, профессор, один из крупнейших наших специалистов по философии культуры.


В.М.МЕЖУЕВ: Хотелось бы прежде всего напомнить, что я выступаю здесь в качестве не просто философа, а свидетеля и прямого участника процесса зарождения культурологии в нашей стране. Именно в нашем институте в начале 60-х годов прошлого века в созданном тогда секторе культуры были сделаны первые шаги на пути разработки философских основ теории культуры и написаны первые учебные пособия на данную тему. До того ни в одном учебном пособии по философии вы не найдете особого раздела, посвященного проблемам культуры. Считалось, что культура — весьма далекая от философии тема. К сожалению, многое из того, что было наработано тогда нашими философами, сегодня изрядно подзабыто или вообще не принято во внимание. Разговор о культуре каждый раз приходится начинать как бы заново, с чистого листа.

Теперь по поводу обсуждаемого документа. Я постараюсь воздержаться от чисто оценочных суждений. В какой-то мере я солидарен с тем, что сказала Нелли Васильевна. Я просто перечислю, насколько мне позволит время, те вопросы, на которые не нашел ответа в тексте документа, но без которых, как мне кажется, нельзя составить полного представления о предмете разговора.

Нелли Васильевна поставила под сомнение термин «культурная политика». Действительно, в таком словосочетании он звучит несколько неопределенно. Любая политика должна быть культурной — экономическая, внешняя, внутренняя и проч. На Западе принято говорить о «политике в отношении культуры» или «в области культуры». Но это частность. Для меня осталось неясным другое: что называется государственной политикой в отношении культуры? Получается, что государство у нас — субъект политики, хотя в действительности государство не субъект, а всего лишь институт политики. Если мы живем в многопартийной системе, а я надеюсь, что это именно так, субъектом политики, в том числе в области культуры, является все же не государство, а те партии, которые представляют общество и на данный момент находятся у власти. Завтра к власти может прийти другая партия, и она будет проводить свою политику в области культуры. У нас есть либеральная, коммунистическая, социал-демократическая, консервативная партии со своими разными идеологиями, и у каждой из них, наверное, свое представление о том, чем должна быть политика в отношении к культуре. Для какой конкретно партии предназначен тот проект культурной политики, который мы сегодня обсуждаем? Для всех вместе? Ясно, что любая партия будет содействовать развитию культуры собственной страны, но ведь, наверное, разными средствами и даже с разными целями. Что считать государственной культурной политикой, одинаковой и обязательной для всех партий, — это первое, что я не понял.

Второе. Никакого государства вообще, как и культуры вообще, не существует. Если верить Конституции, мы живем в правовом, социальном и федеративном государстве. Причем Федерация у нас особая — она не только федерация земель, но и народов. В качестве субъектов Федерации у нас выступают разные народы, что придает ей многонациональный характер. И все эти базовые принципы нашего государства как-то должны отражаться в его культурной политике. Ни о чем таком в тексте я не прочитал. Например, в чем состоит правовая основа взаимоотношения государства и культуры в нашей стране. В неправовом государстве политика в отношении культуры — это и когда Радищева высылают в Сибирь, Чаадаева объявляют сумасшедшим, Пушкина ссылают, Лермонтова отправляют на Кавказ, расстреливают Мейерхольда, убивают Мандельштама. Что-то меняется во взаимоотношении власти и культуры в правовом государстве? А сама культура находится у нас под охраной какого-то права? Неплохо было бы сказать что-то по этому поводу. Когда-то Дмитрий Сергеевич Лихачев написал на эту тему целую декларацию, назвав ее «Права культуры». У культуры есть свои неотчуждаемые от нее права, с которыми должно считаться любое демократическое государство. И главным таким правом является право каждого человека на культуру — во всем многообразии ее достижений и свершений. Оно не менее важно, чем его право на жизнь, собственность и разные свободы. А чему он в культуре отдаст предпочтение, что посчитает для себя наиболее ценным и важным, зависит только от его личного выбора. Никто, никакое государство не может предписать человеку, кем ему быть по своей культуре, в чем должна состоять его культурная идентичность. Каждый индивид свободен в своем выборе культурной идентичности, в своем праве считать своей ту или иную культуру. И это право должно защищаться и уважаться государством.

А что означает «социальное государство» применительно к культуре? Только одно — любой человек, независимо от своего социального положения, национального происхождения, материального достатка, должен иметь свободный и относительно равный доступ ко всем достижениям отечественной и мировой культуры. Здесь не может быть никаких привилегий, ограничений и запретов. Подобное культурное равенство вытекает из природы самой демократии. Ведь будучи властью народа, народовластием, она предполагает наличие у народа определенных знаний и культурных навыков, позволяющих ему пользоваться этой властью. Если власть принадлежит народу, то воспользоваться ею он может при одном условии — если и культура принадлежит ему.

В равной мере из текста непонятно, какой должна быть культурная политика в многонациональной стране. Это сложный вопрос. Неясно, например, как авторы проекта относятся к проводимой в ряде западных стран политике мультикультурализма, которая мне лично представляется не очень демократичной и, главное, не очень подходящей для нашей страны. Но об этом надо говорить особо. В проекте же о многонациональном характере российской культуры и о том, что из этого следует, практически ничего не сказано.

Отсюда третий вопрос — о какой культуре вообще идет речь. Ведь культура, извините за азы, не однослойный пирог. В ней много слоев. Во-первых, есть так называемая народная культура, ее называют также этнической культурой, которая существует и функционирует в стихии дописьменной культуры. Дописьменная культура никогда и ни в каком государстве не нуждалась. Она передавалась от поколения к поколению на уровне естественных способностей человека — его природой памяти, органической пластики и слуха, изустной речи. Легенды и поверья, мифы, предания старины, фольклор существовали посредством непосредственной коммуникации между людьми одной крови и одного места проживания. Примером такой культуры в наше время является городской фольклор, анекдот, в частности. В государственном покровительстве он никак не нуждается. С изобретением письменности постепенно формируется национальная культура. Это сложный и длительный процесс, здесь не время об этом говорить, но именно национальная культура при своем становлении нуждалась в прямой опеке и поддержке государства. Ведь условием приобщения к письменной культуре является умение читать и писать, то есть образование в широком смысле этого слова. В образованных людях нуждалось прежде всего государство, и именно оно первоначально брало на себя функцию как формирования этого слоя людей, так и обеспечения их работой и заказами. На базе письменной традиции возникло то, что стало называться национальной культурой, и роль государства в этом процессе действительно исключительно велика, хотя были времена, когда интересы людей культуры и интересы власти расходились между собой и даже оказывались в резко конфликтной ситуации. Второй после изобретения письменности революцией в культуре стал переход к аудиовизуальным средствам массовой коммуникации, приведший к появлению так называемой массовой культуры, которая в значительной мере регулируется рыночным спросом и менее зависима от финансовой и всякой иной поддержки государства. Так что роль государства по отношению к разным пластам культуры весьма различна, и это также необходимо учитывать при разработке проекта.

И наконец, главный вопрос, на который я не получил ответа, — а что именно в культуре нуждается в государственном покровительстве, без которого она не может нормально функционировать? На что, в конце концов, нужно тратить отпускаемые на культуру государством деньги? Поддерживать в культуре все хорошее, возвышенное, моральное, доброе и честное — это, конечно, благородная задача, но что будет служить критерием для такой оценки? И кто будет судить о том, творчество какого художника более возвышенно или морально?

Наиболее распространенным является мнение о том, что современная культура нуждается в государстве прежде всего экономически, прямо завися от его финансовой помощи и поддержки. В своих обращениях к государству деятели культуры обычно сетуют на нехватку денег, на недостаточное финансирование их проектов и начинаний. Дайте денег — и с культурой будет все в порядке. От того, сколько денег государство выделяет на нужды культуры, действительно зависит многое, но и в этом случае встает вопрос, на что в первую очередь нужно тратить выделяемые средства? Какими приоритетами должно руководствоваться государство в своей культурной политике? Финансовая зависимость культуры от государства существовала во все времена, хотя осуществлялась по-разному на разных этапах истории. Традиция денежного и всякого иного поощрения властью выдающихся деятелей искусства и науки посредством государственных грантов, премий и проч. сохраняется и сегодня. Существует и прямое государственное финансирование наиболее значительных творческих коллективов. Из этого часто делают вывод, что главным объектом государственного покровительства были и остаются творцы культуры. Но уровень культуры страны измеряется не только достижениями ее отдельных творцов, но и тем, насколько они усвоены основной массой населения. В демократическом государстве подобное направление развития культуры обретает, на мой взгляд, решающее значение.

Как можно решить эту задачу? Очевидно, одним путем — расширяя возможности людей в плане потребления ими культуры. Объектом особого государственного покровительства в этих условиях становятся не столько творцы, сколько потребители культуры.

Поясню свою мысль на следующем примере. Роман «Мастер и Маргарита» окончен Михаилом Булгаковым в 1940 году и уже тогда стал выдающимся явлением литературы. Но дошел он до читателя лишь в 60-х годах ХХ столетия и только с этого момента может считаться явлением культуры. Для превращения того или иного художественного произведения в факт культуры нужен не только автор, но и читатель, зритель, слушатель — короче, публика. Книга, которую никто не прочитал, фильм, который никто не видел, не есть событие культуры, даже если они и обладают выдающимися художественными качествами. Возможно, конечно, и обратное, когда фактом культуры становится произведение, лишенное художественных достоинств. В любом случае произведение искусства обретает значение явления культуры лишь в акте своего потребления. Потому учреждения, посещаемые или востребованные широкой публикой, — театры, кинотеатры, музеи, библиотеки, концертные залы, клубы и проч. — и называются культурными институтами. Театр, например, в лице своего творческого коллектива — вид искусства, но как место встречи этого коллектива со своими зрителями — учреждение культуры. В этом смысле демократическое государство берет под свою опеку не творцов культуры, их-то оно как раз отпускает на свободу, а институты культуры, в которых происходит встреча творцов и потребителей. Оно делает своей главной заботой расширение сети культурно-просветительских учреждений, создание многообразных каналов, по которым культурная продукция может доходить до всех слоев населения. Не контроль над творчеством художников, а организация богатой и разветвленной культурной среды, позволяющей каждому удовлетворять свои культурные потребности, — вот, как мне кажется, чем должна руководствоваться культурная политика такого государства.

И последнее. В этом документе постоянно звучит слово «традиционное» — «традиционное наследие», «традиционные ценности» и проч. У меня вопрос: а где слово «современное»?

Когда-то уже давно на какой-то лекции Дмитрия Сергеевича Лихачева я задал ему вопрос. Он был мэтром, а я никому не известным молодым научным сотрудником. Дмитрий Сергеевич доказывал, что культура — это то, что сохраняется у людей в памяти, что связывает нас с прошлым, то есть традиция. Мой вопрос состоял в следующем: а разве в культуру не входят наши цели, идеалы, надежды, в конце концов, наши фантазии и утопии? Разве культура связывает нас только с прошлым, разве она не связывает нас с настоящим и будущим? Тогда культура — это только антиквариат. Но культура — и то, что мы хотим для себя, к чему стремимся, на что надеемся. Тогда она не только память, но и воображение. А то, что мы хотим для себя, всегда ли совпадает с тем, что мы уже имеем, что досталось нам по наследству? Что связывает нас с настоящим и будущим, не обязательно совпадает с тем, что связывает нас с прошлым. От чего-то мы вообще хотим отказаться, что-то переосмыслить, переиначить, что-то заимствовать у других. Культура не стоит на месте, она меняется со временем, и попытка ограничить ее одной традицией порождает культурный застой, который не лучше любого другого застоя.

Сейчас модно слово «консерватизм». Но что называть консерватизмом? Консервативная идеология возникла после буржуазной революции одновременно с либерализмом и социализмом. И только в такой связке он и существует Попытка представить консерватизм в качестве единственно возможной идеологии, исключающей все остальные, — это не консерватизм, а фундаментализм, самая настоящая реакция. Налет такого догматического консерватизма, признающего за ценность только традицию, я и чувствую в обсуждаемом документе. В нем много говорится о традициях, но нет ничего, что указывало бы на нашу связь с современностью и с тем, как мы понимаем наше будущее. А без этого нет и не может быть никакой культурной политики.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Спасибо. Александр Владимирович Захаров — председатель попечительского совета Московско-Петербургского философского клуба.


А.В.ЗАХАРОВ: «То, ради чего». Созданию любого основополагающего документа должно предшествовать осознание сверхзадачи (то, ради чего) и разработка своего рода технического задания для достижения намеченных целей. Это исходный пункт любого содержательного проекта. Необходимо, чтобы в такого рода «наказе» четко — и, желательно, недвусмысленно — были определены, с одной стороны, вызовы времени, на которые нужно найти ответ, с другой — обозначены роль и место данного проекта в решении обозначенных проблем. Сама программа действий (в нашем случае — Основы) должна содержать не набор деклараций «о значимости и пользе», а конкретный алгоритм действий для достижения поставленных целей и задач, а также новые, более эффективные механизмы контроля (в первую очередь общественного) за реализацией задуманного — иначе зачем проект, в чем новация.

Сложившаяся за последние годы практика публичного обсуждения общественно значимых проектов свидетельствует о том, что эта довольно простая методологическая установка в основном игнорируется. Так происходило, например, в ходе подготовки и реализации, сопряженных с «культурным проектом», реформ в области образования и науки. В конечном итоге это привело, по мнению многих представителей общественности, к имитации реформ. В результате состояние дел в области образования и науки оценивается обществом как неудовлетворительное или плачевное. Молчаливо продолжает стоять вопрос о необходимости разработки технического задания на реальные образовательную и научную реформы. Почему молчаливо? Прежде всего, как оказалось после двадцати с лишним лет реформ, похожих на рыночные, в стране оказалось не так уж много людей, способных к публичному интеллектуально честному разговору. Наряду с этим, как и в старые добрые советские времена, сформировался достаточно плотный слой конформистов-интеллектуалов в виде «окологосударственного ракушечника». Как правило, для конформистов (как нынешних, так и советских) в целом безразлично, куда держит курс державный корабль — да хоть бы и в никуда. Главное, чтобы им было хорошо здесь и сейчас. Диалог государства с такими интеллектуалами носит достаточно комфортный для его участников характер. Соответственно, экспертное мнение этих представителей интеллектуальной сферы по соответствующим вопросам является определяющим и решающим. Все остальные рефлексирующие голоса — это периферия государственного и общественного внимания. Это похоже на разговоры в общественной аудитории при выключенных микрофонах.

Что же получается в виде сухого остатка. В результате в качестве определяющего методологического принципа мы все (государство и общество) имеем интеллектуальное «чего изволите». Такой подход заводит в тупик не только любой проект, но и развитие страны в целом.

В конечном итоге требуется понять: на какие вызовы дня должен ответить «культурный проект» и в чем заключается его творческая новизна или инновационность.

О современных вызовах. Итак, как это ни скучно звучит, любой разговор об общественно значимом проекте следует предварить определением актуальных вызовов или, если угодно, проблем, требующих безотлагательного решения. О каких вызовах можно вести речь в связи с рассмотрением «культурного проекта»? Один из них уже был назван: отсутствие в стране атмосферы честного интеллектуального поиска с незаданным результатом (или по-другому — наличие интеллектуального «чего изволите»).

Что можно было бы к этому добавить. Вызывает серьезную озабоченность непрекращающийся (и даже усиливающийся) процесс деинтеллектуализации страны, сопровождающейся непрерывным оттоком из отечества человеческого капитала.

Вместе с тем наипервейший и самый главный вызов сегодняшнего дня — отсутствие у страны Стратегии модернизации. Реальное, а не декларативное объединение российского общества возможно главным образом на основе образа будущего с твердой опорой на отечественную культуру. Увлечь и сплотить людей (особенно молодежь) можно проектом, направленным в будущее. И в этом большом будущем своей страны каждый гражданин или отдельно взятые социальные слои должны постараться увидеть свое, привлекательное для них, грядущее, предоставляющее новые возможности для самореализации. Рефлексия над прошлым, его творческое и эмоциональное переживание, сохранение собственной идентичности будут продуктивными и востребованными при наличии устремленности страны в завтра.

Далее. Размышляя о современных вызовах, не следует забывать, что имеется вполне определенная взаимосвязь между экономикой и культурой, между экономикой и «ценностным состоянием общества». В вышедшей более десяти лет назад книге «Культура имеет значение» под редакцией С.Хантингтона и Л.Харринсона приведен «перечень научно доказанных компонентов культурной матрицы, которые отрицательно или положительно влияют на модернизационные способности общества».

Наша экономика уже вплотную приблизилась к состоянию стагнации. Существует реальная опасность постепенного сползания страны в глубокий системный кризис, последствия которого сейчас трудно переоценить. Этот кризис носит экономический, правовой, интеллектуальный и культурный характер. Всерьез встал вопрос о способности государства к динамичному развитию. При этом происходит осознание того, что многие кризисные явления в экономике имеют неэкономическую природу. Сегодня ведущие ученые и эксперты, размышляя о причинах экономического кризиса, все больше говорят о кризисе идей и ценностных установок. Таким образом, вопросы о гуманитарном знании и культурной политике становятся все более актуальными с практической точки зрения.

О развилке. Наличие или отсутствие реальной (а не декларируемой) сверхзадачи у разрабатываемого проекта определяют порядок его разработки и обсуждения. И развилка здесь возможна следующая: либо новая государственная культурная политика и ожидаемые в связи с ее реализацией результаты создают необходимые предпосылки для разработки и реализации Стратегии модернизации России (с последующим проведением ряда первоочередных реформ), либо намечаемые изменения госполитики в области культуры сводятся лишь к совершенствованию процесса распределения и перераспределения постепенно оскудевающих бюджетных средств на нужды культуры. Сделанный выбор определяет и требования к содержательной части проекта. Если речь идет об очередной «косметической реформе», то и требования к содержательной части Основ будут «облегченными». Это в принципе должен быть правильно и политкорректно составленный документ. Вряд ли можно ожидать, что такие Основы существенным образом изменять состояние дел на культурном фронте страны. Такой документ чем-то отдаленно будет напоминать моральный кодекс строителя коммунизма после его разработки и одобрения. Это ведь был во всех отношениях правильный документ. Но его влияние на исторический процесс, на соблюдение норм морали и нравственности, на состояние умов было практически нулевым.

Таким образом, в зависимости от сделанного выбора проект будет носить либо реформаторский, либо косметический характер.

О трудности выбора. Вполне очевидно, «косметическую реформу» и разработать, и осуществить значительно проще и приятнее, чем любой иной вариант. Основной ожидаемый результат здесь также не сложно предвидеть. Будет усовершенствован механизм распределения бюджетных средств, выделяемых на культуру. И на этом направлении вполне возможны некие организационно-технологические новеллы, которые могут привести к определенным позитивным результатам. Может быть — и слава богу. Собственно, а почему бы и нет. Только с некоторыми оговорками. Не ждите тогда появления в стране в обозримом будущем той «атмосферы интеллектуализма», без которой невозможен прорыв России в большое будущее. Не рассчитывайте на то, что культура и ее служители — в искусстве, науке, образовании, в просветительской сфере — помогут стране и ее гражданам создать желаемую картину мира, а также сформировать нравственную, самостоятельно мыслящую, творческую, ответственную личность. Культура не станет нашим всем, в рамках которого мы обретаем самые главные смыслы. Она так и останется на периферии государственно-общественного внимания в образе вечной Золушки. И на это есть свои причины. Культура — это то особое, зримо-незримое пространство идей, образов и смыслов, в котором могут вечно существовать и иметь реальный смысл основополагающие для рода человеческого идеи: прекрасного, правды, добра и истины. В практической жизни существование этих идей всегда проблематично: от них отмахиваются и без них не могут одновременно. Отсюда проблематичность понимания культуры и отношения к ней со стороны государства и общества. Жить с культурой, как и с истиной, очень трудно, без нее — невозможно.

Реформаторский подход, конечно же, потребует усилий совершенно иного порядка. В первую очередь, государству и обществу нужно решиться на разработку национального модернизационного проекта (или хотя бы «технического задания» для него) и определить риски, связанные с его реализацией. Нужно обнаружить в стране волю к переменам. Привлечь новыми идеями новых делателей. Как сказал поэт, «необычайность, небывалость зовет бойцов совсем не тех». Неприемлемо вечно бояться реформ. Настало время определить, что стратегически рискованнее: установка на непроведение реформ или все-таки осуществление преобразований после тщательной подготовки к ним.

Для того чтобы совместная работа над национальным модернизационным проектом стала возможной, необходимо и другое качество диалога государства и общества. Вполне очевидно, отчуждение общества от государства пока лишь увеличивается. Созданные за последние годы новые механизмы обратной связи власти и общества пока ощутимых результатов не дали. Создается впечатление, что коммуникационные процессы в очередной раз искусно имитируются. В реальность общественно-государственного диалога мало кто верит, иллюзию диалога создают многие — и небезуспешно.

Таким образом, «реформаторский культурный проект » возможен при условии, с одной стороны, готовности государства и общества к разработке и реализации Стратегии модернизации страны, с другой — начала реального диалога власти и общества.

Разговор о самом важном. Как бы то ни было, но обсуждение проекта Основ государственной культурной политики предоставляет хорошую возможность для совместного публичного размышления на интересующие и волнующие общество темы. Прежде всего, разговор об Основах — это подходящий повод задуматься о самом важном для страны в целом и для каждого россиянина в частности.

Развернувшаяся после опубликования проекта документа полемика носит острый и подчас даже жесткий характер. Нарастающий градус дискуссии позволяет в очередной раз почувствовать нерв сегодняшнего дня. Процесс размышления о том, как наиболее правильно и эффективно «управлять культурой», формирует и дискуссионную повестку? Сама культура рассматривается с различных позиций, в том числе как понятие, как объект управления, как «наше все», как «качество национального проекта» и так далее.

В пространстве публичной дискуссии незримо присутствует и еще одна очень важная и вместе с тем весьма неудобная для обсуждения тема, или, точнее, вопрошание. А вот культура и сопряженные с нею поведенческо-духовные установки для граждан (нормы морали и нравственности, духовность, собственная идентичность, традиционные ценности, гражданский долг, патриотизм и так далее) — это вот все для кого предназначено, для «верхов», для «низов» или для тех и других? С теоретической точки зрения вопрос носит риторический характер, и ответ на него очевиден. Существует даже мнение, что элиты наконец-то осознали свою цель — «создание единой гражданской нации». Очень хотелось бы в это верить, но, к сожалению, суровая действительность свидетельствует об ином. Мы все, и наша культура также, живем сегодня в условиях разрыва «моральных образов» и «жизненных практик», когда «показной официоз соседствует с практическим цинизмом». Часть правящей элиты «прикрывают патриотической риторикой тотальную коррупцию». На глазах у всех, под разговоры о высоком, некоторые дальновидные, высоко и средне поставленные граждане занимаются «строительством» своих «запасных аэродромов» — как на Западе, так и на Востоке. И все это происходит, как правило, на аккуратно выведенные из госбюджета средства. Вот где начало истинного бескультурья и падения нравов, а также вечной нехватки средств на культуру. Отдельные представители властей предержащих стараются отличиться, не только осуществляя успешный экспорт присвоенных активов, но и демонстрируя по-купечески не знающее удержу («ндраву моему не препятствуй») поведение в рамках телевизионных программ, авиаперелетов и при других жизненных обстоятельствах. Получается, что часть представителей власти ведет себя по отношению к обществу, руководствуясь советом пушкинского батюшки своим прихожанам: «Как в церкви вас учу, так вы и поступайте, живите хорошо, а мне — не подражайте».

Возникает закономерный вопрос: сможет ли при таком состоянии «единения» нации культура выступить в качестве реального объединяющегося начала российского общества? В любом случае в новую культурную повестку дня должна быть включена задача по разработке механизмов сближения «далеко разошедшихся культурных образцов и культурных практик».

Чему нас учит исторический опыт. Более 150 лет назад швейцарский мыслитель Якоб Буркхардт выдвинул необычную концепцию-гипотезу государства как произведения искусства. Эта концепция впервые была высказана в форме названия главы его книги «Культура Ренессанса в Италии».

Идеи «государства как произведения искусства», то есть государства, живущего ради культуры, были развиты в России знаменитым русским мыслителем и художником Николаем Рерихом. При этом важно отметить, что концепция взаимосвязи государства и культуры, которую можно назвать концепцией эстетической государственности Николая Рериха, является весьма внушительным собственным, а не скопированным с западных образцов достижением российской правой мысли.

Николай Рерих, начиная с первых лет ХХ века, стал разрабатывать в многочисленных статьях эстетическую концепцию государственности, основанную на примате вопросов развития и защиты культуры и искусства перед всеми остальными направлениями государственной деятельности. По его мнению, такие приоритеты должны быть обязательно учтены в распределении государственного финансирования.

Главное положение философско-правовой концепции государства, разработанной Рерихом, гласит: первой обязанностью государства является поддержание и развитие духовной общности проживающего в нем населения. При этом государство должно в первую очередь быть ориентировано в своей созидательной деятельности на расцвет будущих поколений и эволюционное развитие новой будущей цивилизации с помощью развития и поощрения образования и культуры. Большая часть получаемых государством доходов должна быть направлена на культурное развитие, что обернется и дальнейшим ростом экономического благосостояния.

Андрей Тарковский спустя много лет после появления рериховской эстетической концепции государственности написал: «Если падение искусства очевидно — это как раз налицо, а искусство — душа народа, то народ наш, наша страна тяжело больны душевно…»

Поэт Иосиф Бродский в его нобелевской лекции в 1987 году также говорит о решающем значении культуры и первичности эстетики по отношению к этике и государству. Он утверждает, что «философия государства, его этика, не говоря о его эстетике, — всегда «вчера»; язык, литература — всегда «сегодня» и часто — особенно в случае ортодоксальности той или иной политической системы — даже «завтра». По его мнению, способом существования искусства «является создание всякий раз новой эстетической реальности». При этом Бродский полагает, что «всякая новая эстетическая реальность уточняет для человека его реальность этическую. Ибо эстетика — мать этики… Чем богаче эстетический опыт индивидуума, чем тверже его вкус, тем четче его нравственный выбор, тем он свободнее…» Надеясь быть услышанным, поэт предостерегает: «…Не может быть законов, защищающих нас от себя, ни один Уголовный кодекс не предусматривает наказаний за преступление против литературы. И среди этих преступлений наиболее тяжкое — пренебрежение книгами, их нечтение. За преступление это человек расплачивается своей жизнью: если же преступление совершает нация — она платит за это своей историей».

Большие замыслы и малые шаги. Мудрые люди учат, что «Лучше маленькое дело, чем большое безделье». Нельзя не признать, что при всем несовершенстве процесса подготовки и обсуждения Основ у каждого желающего появляется возможность заявить свою позицию по поводу будущей культурной политики и сформулировать свое видение, свои конкретные предложения.

Даже если «культурный проект» с большой буквы не будет получаться, нужно пытаться усовершенствовать тот проект, который реально будет разрабатываться и реализовываться. Для этого, кроме общих замечаний, потребуется внесение достаточно конкретных предложений. Это могут быть инициативы, связанные и с улучшением культурного климата в стране, и с новыми проектами в области культуры и просвещения и многое другое.

В частности, можно начать с того, что управление культурой в стране должно начинаться не с распределения государственных ресурсов на культурные нужды, а с культуры поведения представителей власти. Культура не может существовать отдельно от образцов и носителей культурного поведения. В этой связи можно предложить разработать Кодекс публичного поведения представителей органов законодательной и исполнительной власти всех уровней. В таком документе мог быть описан механизм эффективного общественного воздействия на некультурно ведущих себя слуг народа, вплоть до инициирования общественных запросов по отстранению злостных нарушителей от занимаемых должностей.

Еще пример. Большое количество вопросов вызывает у просвещенной общественности работа государственных телевизионных каналов. Есть мнение, что эти каналы слишком усиленно работают в направлении деинтеллектуализации страны. Если это так, то нужно создать механизм эффективной обратной связи между просвещенной общественностью и руководством телеканалов с целью совершенствования культурной политики на государственном телевидении.

Российской инфраструктуре поддержки интеллекта нужно обновление и модернизация. Необходима реализация ярких инновационных проектов в области развития интеллектуальной инфраструктуры. Развитие структур воспроизводства интеллекта позволит нашей стране вступить в глобальную конкуренцию идей — схватку, от победы в которой зависит решение вопроса о лидерстве в ХХI веке. Это требует институциональной работы, направленной на развитие гуманитарной науки и просветительской деятельности.

Философия является уникальной сферой знания, способной работать с ценностями и смыслами. Ее теоретические возможности позволяют доходить до предельных оснований феноменов, что является условием долгосрочного стратегического планирования, корректного представления горизонтов развития общества и государства. Философия способна преодолеть ценностную анархию, создать фундамент национального консенсуса по принципиальным вопросам консолидации общества.

В целях интеллектуализации публичного пространства России, создания инновационной среды для публичных дискуссий, популяризации гуманитарных знаний, содействия организации интеллектуальной конвергенции пространства СНГ под эгидой нашей страны и повышения статуса российской культуры и русского языка предлагается рассмотреть проект по созданию Национального философско-просветительского центра — средообразующего инновационного интеллектуально просветительского комплекса. С инициативой реализации такого проекта выступили Московско-Петербургский философский клуб, Институт философии РАН, философские факультеты МГУ и ВШЭ. Данный проект может быть реализован на принципах государственно-частного партнерства национально ориентированных бюрократических и деловых элит, заинтересованных в развитии России.

В заключение хотелось бы сказать, что в современном мире способность нации к созданию новых идей имеет воистину судьбоносное значение. И развитие отечественного «культурного проекта» должно быть нацелено в значительной мере на то, чтобы эта способность нации не оскудевала.

Наиболее дальновидные представители отечественной интеллектуальной и деловой элиты сегодня призывают включиться в мировую конкуренцию идей. Для того чтобы поставить и, главное, реализовать эту сложную задачу, необходимо осознать, что сегодня интеллект — это важнейший стратегический ресурс страны. И не только осознать. Необходимо разработать новое видение по созданию современной институциональной среды для «воспроизводства» интеллекта. Это видение должно содержать не набор умных фраз и благих пожеланий, а действенный, энергичный и, главное, системный подход по реализации этой, может быть, самой важной задачи для современной России. Результатом такого долгосрочного «интеллектуального проекта» должно быть появление в обозримом будущем нового поколения интеллектуалов, мыслителей, ученых и просто креативных людей. В этом случае мы можем рассчитывать на появление новых идей, без которых трудно себе представить динамичное развитие страны в XXI веке, а также будем в состоянии предъявить мировому сообществу свою новую «мягкую силу» . Иначе и спустя годы, как и сегодня, мы вынуждены будем констатировать, что в России «практически утрачена ценность творческого поиска и бескорыстного исследования с незаданным, открытым результатом», со всеми вытекающими отсюда последствиями.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Валерий Николаевич Расторгуев — профессор кафедры философии, политики и права философского факультета МГУ имени Ломоносова. Помимо того что он ученый, он еще имеет опыт административно-политической работы.


В.Н.РАСТОРГУЕВ: Жанр этого документа предполагает некоторые уточнения или корректировки, которые обычно политики не делают, ученые, не допущенные к политике, не могут делать, а человек со стороны не понимает, о чем идет речь.

Вообще-то говоря, Основы — это три значения как минимум. Первое — это минимум, тот минимум, который является набором тривиальностей, банальностей, общеизвестных мест. Без этого политика не дышит, не живет, не работает. И почти все политические документы должны быть выполнены на этом уровне чисто технологически. Поэтому все требования исходят из этого.

Второе значение Основ — это основы мировоззрения, основы знаний, это те глубочайшие фундаментальные истины, которые открываются, но которые не открывают. То есть они сами избирают, кому открыться. То есть это действительно знания для избранных. И еще есть нечто среднее, это те идеальные вещи, которые очень редко встречаются, которые мы называем «максима», то есть это установки жизненные разного рода, нравственные и прочее, которые могут быть запечатлены в бумаге и входить и в первый жанр, и в третий, и в пятый, и десятый. То есть то, что иногда называют мудростью.

Так вот, когда мы говорим о жанрах политических, мне вспоминается ситуация тоже жизненная и хорошо иллюстрирующая сегодняшний момент, связанный с этим документом. Когда-то Министр Соколов, очень интеллигентный, мыслящий человек, делал в Правительстве доклад, связанный с идеей, очень похожей на ту, которая положена в основу этого документа, и выступал перед членами Правительства с этим отраслевым документом, в котором были такие выражения, как «цивилизованная парадигма», «постмодернистская сущность» и так далее. Правительство слушало, потом встал только один человек, который не постеснялся сказать, что не понял ни одного слова. Это был Шойгу. Он сказал, что такого безобразия быть на этом заседании больше не должно. И он был прав в том смысле, что больше и не было.

Я веду к тому, что документ выполнен именно в жанре минимума, а не максимума, потому что максимум никто нигде не пропустит. Просто другой жанр. Ни одного документа государственного и международного, а они отличаются вообще полной алогичностью, потому что там и женское движение должно проявить себя, и пока не будет всего этого абсурда включено в документ, он просто не пройдет. Поэтому, когда вы читаете документ и читаете, что и права женщин здесь присутствуют, вы не удивляйтесь. Это логика прохождения политических документов.

Теперь по существу. Три аспекта хотел бы затронуть. Это экспертиза текста, конечно, очень тезисно; экспертиза самой идеи, что осталось от замысла, потому что замысел как раз самое ценное, что есть в этом документе, и он утрачен; и экспертиза приоритетов, то есть конкретные предложения, которые были сделаны.

Экспертиза текста. Тупики методологические и ниши, пустоты, которые есть в этом документе. И первое, самое очевидное, это лингвистический тупик. Вы знаете, что некоторые члены нашего Правительства и некоторые высшие лица нашего государства уже неоднократно говорили о российском языке и необходимости его защищать. В этом документе также говорится о русской культуре, но и о российской также. Что такое «российская культура» — это совершенно непостижимо умом, хотя российская политика может быть. Но это очень сложный тезис. Потому что здесь надо возвращаться к пониманию «русский». Это довольно сложная тема, это огромная культурная задача, которую хорошо бы поставить. Может быть, не в этом документе, может быть, в национальной политике, которой у нас нет в стране, даже Министерства нет, ничего нет, пустота. Но тем не менее это должно быть где-то. Поэтому следующие тупики методологические. По поводу наследия. Это ключевые понятия. Во-первых, наследие нельзя уж так примитивно понимать, что наследие это достижения, причем универсальные. И наследие — это не только то, что защищают от людей, но и то, от чего защищают людей. То есть здесь должно быть более глубокое понимание наследия, тем более что оно есть уже в целом ряде международных акций и документов. То есть можно сориентироваться на государственные документы более высокого класса.

Это касается особенно, когда речь идет о культурном и природном наследии. Здесь методологическая ниша совершенно дикая. В этом документе о природном наследии вообще ни слова. То есть как будто этого вообще нет. Нет ни международной практики, ни 80-х годов, когда это вошло в язык всех культурных и образованных людей. Без этого строить политику, без территориального подхода, где культурное и природное наследие рассматривается в синтезе, в принципе нельзя. Это неграмотно. Но это очевидно, и я не буду дальше продолжать. Скажу только, что те упоминания о ландшафте, там в тексте есть единственное упоминание о ландшафтной политике, но ведь это территориальный подход. Природное и культурное наследие — это неразрывная вещь. Я этим долго занимался. И когда увидел, что здесь этого даже нет в помине, то был очень разочарован.

Здесь нет того, что является [неразборчиво]. Речь идет о наследии и наследовании как процессе передачи наследия и о самих наследниках. Кто наследники? Кто наследники нашей цивилизации, кто наследники национальной культуры и так далее. Ведь речь идет о соотечественниках в широком понимании. Страна разделенная, народ разделенный. Куда все это подевалось? То есть этого вообще нет, а это ключевой вопрос. Слово «соотечественники» отсутствует. О каком качестве документа можно говорить? Это не только пустота, на этом нельзя уже вообще ничего построить. То есть это краеугольный камень, который просто вырван из-под ног.

Теперь дальше. Какие ниши? Вот русский мир. Куда это все делось? Это же все очень существенно. Украина. Это сегодня самая большая болячка. Разрушение языка, языкового пространства, имперского языка. Отсутствие цивилизационных контактов. В первом документе это было хотя бы в зачаточном виде, теперь этого нет вообще. Не то что не прописано, даже не упомянуто. В мире существуют цивилизации. Россия — одна из них. Россия — Индия, Россия — Китай. Это же чудовищно интересно и в политическом, и в культурном, и в деловом, и в экономическом, и прежде всего в собственно отраслевом культурном плане, но это здесь не прописано, этого здесь нет.

И еще ниша чисто технологическая. В законах существуют разные формы поддержки некоммерческих организаций. Вы понимаете, какую силу они сегодня имеют. Так вот, в законодательстве прописаны некоммерческие организации только по трем направлениям, которые получают гранты, льготы от государства, и то не везде, и то смешные, несопоставимые с любой более-менее развитой страной, но тем не менее. О чем идет речь? Развитие институтов гражданского общества — это благотворительность и пропаганда спорта и здорового образа жизни. О культуре нет упоминания. А откуда деньги пойдут в культуру и каким образом будут наполняться гранты? Из государственных, негосударственных, частных фондов и так далее. Нет этого механизма. Нет замысла создания этого механизма. Есть пустота, которая была, которая осталась и которая будет.

Теперь дальше. Перехожу ко второй цели — экспертиза самой идеи. Вот когда был первый документ, он меня крайне заинтересовал. Он вызвал оторопь и недоумение у профессионалов. Потому что, когда мне объясняли, что такое цивилизационный код, причем ссылались на паспорт за номером таким-то, то, конечно, у меня волосы вставали дыбом. Но, с другой стороны, друзья мои, там был замысел. Он был на самом деле. То, что говорил Владимир Владимирович в самом начале, ведь наше государство, по сути, обезвожено. Оно лишено смыслов. То есть никаких смыслов нет в политике. Когда речь идет о том первом замысле, когда появился прообраз этого документа, помните, что это вызвало? «Меня будет учить какой-то чиновник, пусть он даже говорил с экспертами. Мне будут объяснять, что такое цивилизация, как будто я без него не знаю». Хуже того: «Я вообще не буду говорить с людьми, которые не пользуются фольгой (?), а пользуются золотом». То есть концепт, на котором пропечатано имя, школа, фабрика, где произведено. Когда я даже говорю со студентами, то я говорю: вот это в контексте теории Данилевского, например, вот это — Константина Леонтьева — и так далее. И они понимают, они ориентируются. Это язык специалистов. На этом языке не может быть политического документа, я понимаю. Но когда в этом документе содержится то, что должно меня удовлетворить, чтобы я студентам говорил, что можно считать культурной политикой, я говорю, что это глупость.

Вот как преодолеть этот разрыв между профессиональным мышлением и политическим документом. Это значит, что нужно резко снизить требовательность к политическому документу, о котором говорил предшествующий докладчик.

Теперь об экспертизе приоритетов. Сама идея дать стране, дать обществу, дать языку, дать массам серьезные, ключевые представления, которые действительно помогают им понять, что такое цивилизация, что такое цивилизационный код. Это может войти в язык. Можно пропитать смыслами, наполнить смыслами реальные политические документы, которые работают как идеологема, конечно. Но для этого, безусловно, нужна другая работа. Не вводить это декларативно сверху вниз, а раскручивать, как делают все цивилизованные страны давным-давно. Речь идет о том, что, когда мы говорим о цивилизации, мы сегодня ссылаемся не только на одно имя в сфере современной политики. Ни одного русского автора не существует. Современных нет вообще. Производство концептов — это производство мыслителей. Это раскрутка, Это имена. Почему я должен знать огромное количество? Любой человек, с которым я беседую за рубежом, он знает определенный набор имен. Я говорю о золотом свитке, где отпечатан концепт, имя, школа и так далее. В России есть школы, в России есть мыслители, но в России ни одного свитка. То есть абсолютно нераскрученные имена, абсолютно нераскрученные идеи. Вот когда у нас появится нормальное, уважительное отношение к собственной хотя бы интеллектуальной культуре, тогда можно начинать об этом говорить. Должна быть программа настоящая, государственная программа зарождения философии в России. Есть такой проект у нас, к счастью. Надо работать.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Спасибо большое. Я позволю один вопрос, Валерий Николаевич. Как Вы себе мыслите вообще статус такого рода документа? К какому родовому понятию он относится и как он должен был быть назван и кто его сегодня в нашей стране может принимать? Это что, закон парламента, Постановление Правительства, Указ Президента или статья Президента? Что это за документ? Как он должен называться и кто его должен принимать? Даже отвлекаясь от несовершенства этого документа, допуская, что он имел бы идеально-образцовый вид, чей это мог бы быть документ? Раньше у нас ЦК КПСС выпускало такие документы в форме постановлений. А сегодня?


В.Н.РАСТОРГУЕВ: На самом деле здесь трагедийно-комедийная ситуация. Это не зависит уже от документа. Во всем мире существует, у нас этого просто нет в политической культуре, в законотворческой деятельности, это определение статуса доктринальных документов. Например, мы не различаем концепцию от доктрины, от стратегии и так далее, нет четких жанровых особенностей, нет статусных характеристик, которые их определяют.

Я столкнулся с тем, что экологическую доктрину инициировал Президент, потому что иначе нельзя продавить через министерство, принимало Правительство. Это совершенно другой уровень. Что это означает? Это значит, что для других структур Правительство уже не авторитет, документ не учитывается, с ним не считаются и так далее. Вся эта правотворческая механика в нашей стране не то что не прописана, она даже никогда не была предметом анализа.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Спасибо. Пожалуйста, Андрей Владимирович Смирнов — член-корреспондент Российской академии, заведующий сектором философии исламского мира, замдиректора института.


В.А.СМИРНОВ: Поскольку я выступаю четвертым, я могу, с одной стороны, выразить свое отношение к тому, что здесь говорилось, с другой — не повторять того, что было сказано и с чем я согласен.

О названии документа сегодня уже говорили. Однако я хотел бы привлечь внимание к слову «основы». У меня создалось такое впечатление — пусть простят меня анонимные авторы документа, может быть, специально они ушли и общаются с нами через микрофонную запись, чтобы мы имели возможность сказать, не стесняясь, все, что мы думаем об этом тексте и об их произведении, тогда благодарность им, хотя мне кажется, что это какой-то странный, обезличенный способ общения: круглый стол через микрофон. Обсуждать в стенах Министерства культуры вопрос о культурной политике в такой акультурной манере мне кажется странным.


А.С.МИРОНОВ: Вы имеете в виду, что нет представителей Министерства культуры?


В.А.СМИРНОВ: Представители Министерства культуры есть, но они, во-первых, сидят не за столом, а во-вторых, они не участвуют в разговоре.


А.С.МИРОНОВ: Присутствуют два советника Министра. Мне кажется, что этого достаточно. Мы слушаем каждое слово.


В.А.СМИРНОВ: Тогда приношу свои извинения. И тем не менее никакого диалога с авторами документа или с теми, кто их представляет, пока не было.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Министра здесь нет, и, может быть, это хорошо.


А.С.МИРОНОВ: Мы обязательно доложим Министру все, что здесь произойдет.


В.А.СМИРНОВ: Так вот, у меня создалось такое впечатление, что авторы документа под «основами» понимают всякую расплывчатую и ни к чему не обязывающую говорильню. Если произнесены общие слова — в расхожем значении слово «общее» — то это как будто и «основы». Но на самом деле это ведь не основы, как мы знаем.

Сегодня уже кто-то сказал, что основы — это то, что потенциально заключает в себе все то, для чего основами они являются. Основы, если хотите, это вроде аксиом в геометрии: как система аксиом предопределяет, какие теоремы могут быть сформулированы и доказаны, так и Основы государственной политики должны предопределять, какой тип политики будет проводиться. Пока это не так: данный документ ничего не определяет и не предопределяет. Основа — это то, из чего вытекает все остальное, насколько я понимаю. В этом документе нет ничего, из чего вытекало бы что-нибудь конкретное. Название документа не соответствует его содержанию, не соответствует самому смыслу термина «основа». Документ с таким названием должен точно определять вектор государственной политики, а не быть расплывчатым и допускать любое толкование по принципу «куда повернешь, туда и вышло».

Здесь есть хорошо звучащие мысли, выдвинутые в качестве Основ госполитики. Например, такая: надо поддерживать музеи. Прекрасно. Но что это значит? Ведь этой вроде бы хорошей мыслью можно оправдать и то, что происходит сейчас, когда один музей в Москве не знает, куда вложить миллиарды, а другим просто на хлеб не хватает. Когда я недавно был в Петербурге и была объявлена «Ночь музеев», я не смог попасть в Фонтанный дом (Музей А.А.Ахматовой), потому что, как мне сказали, в этом музее единственная смотрительница и круглые сутки она работать не может, а потому днем музей был закрыт. Вот так мы будем поддерживать музеи или как-то иначе? Этот документ не дает ответа на такой вопрос.

Это только один пример. Если идти по тексту — времени на это нет, а он у меня исчеркан карандашом, — то об этом можно говорить применительно буквально ко всему.

Теперь самое главное, что касается не названия, а всего документа. Есть два разных понимания культуры. Первое понимание — культура как то, что определяет весь уклад и мировоззрение человека, его жизненный мир в смысле его идей, его отношения к жизни, его целей, смыслов. Иначе говоря, предопределяет его предрасположенность к определенным действиям, оценкам, определенному типу поведения. Я кратко обозначу это понимание культуры — «культура как предрасположенность к действию». В этом смысле культура — это то, что определяет, как мы себя ведем. Это касается, кстати говоря, и наших связей с прошлым, и установки на будущее.

И второе понимание культуры: культура — это то, что подведомственно Министерству культуры. Нет ничего плохого в том, чтобы быть подведомственным этому министерству. Но дело в том, что культура во втором смысле (что проходит по ведомству Министерства культуры) — это далеко не вся культура в первом смысле (культура как то, что определяет наши установки и наше поведение) и даже не главная ее часть, не ее стержень. Вот почему нельзя сводить первое ко второму — хотя именно это и происходит здесь.

Эти два понимания культуры очень четко прослеживаются в данном документе. Во «Введении» есть отзвуки понимания культуры в первом смысле — как «предрасположенности к действию», где культура понимается как все то, что делает нас нами. Это понимание культуры, насколько я мог заметить, очень ясно и четко прозвучало из уст Путина и Толстого на той их встрече, которая была показана по телевизору, где они оба говорили именно об этом. Президент очень ясно и настойчиво подчеркнул, что следует исходить из такого понимания культуры, поскольку именно таким ее пониманием и определяется внимание к вопросам культуры.

Казалось бы, как раз это понимание культуры должно лечь в основу документа. Как я сказал, оно действительно прослеживается в самом его начале. Однако уже во «Введении», как только речь заходит о каких-то более-менее конкретных вещах, а не о культуре вообще, тут же оно подменяется вторым пониманием культуры — как того, что проходит по ведомству Министерства культуры. Вот в чем главный недостаток этого документа. Речь должна идти — и это, повторю, было ясно заявлено Президентом — о культуре в первом понимании, как предопределяющей наши установки, наш жизненный мир, нашу готовность к действию, о культуре как о том, что делает нас нами.

А что нужно сделать, чтобы культуру вот в этом смысле поддержать? Необходимо системное действие, и именно в обеспечении этой системности — роль государства, которое никто не может в этом подменить.

Если говорить о системности, то все начинается даже не со школы, а с детского сада — даже до детского сада. Это начинается с внимания к производству игрушек: в какие игрушки играют наши дети, что они слышат с экранов телевизоров, какие имена у них на слуху. В какую одежду они одеты. Ведь это и создает жизненный мир ребенка, закладывает основы его культуры. Послушайте детей трех-пяти лет, про кого они говорят, какая культура в них уже заложена? Что же мы тогда будем сетовать на резкое падение уровня культуры, говорить об отсутствии патриотизма?

И тогда надо, чтобы этот документ говорил не только о музеях, театрах, филармонических оркестрах — это все очень хорошо и прекрасно, — но, прежде чем дойдет дело до этого, он должен говорить о детских садах, об игрушках для детей, о детских фильмах, о системе школьного образования, о поддержке науки. Про науку, кстати говоря, здесь вообще не сказано — упомянута только наука об искусстве и наука о культуре. А что, наука вообще не нужна для культуры? Разве высокая культура в современном мире возможна в обществе с неразвитой наукой? Вот так путаница двух пониманий культуры проходит красной нитью через весь документ.

Итак, начинать надо с самого начала, до детского сада, но есть и серьезные возможности для системного действия государства, то есть госполитики, на более высоких этажах культуры. На самых высоких. В конце своего выступления профессор Расторгуев говорил о «золотых списках» и о том, как западные государства строят системную политику — мягко, но настойчиво продавливая собственные интеллектуальные бренды. Вот где роль нашего государства: профессор Расторгуев очень хорошо показал, что у нас есть интеллектуальный потенциал — прекрасные концепции, ученые, книги и так далее, но нет «золотого списка», нет системной политики государства в этой сфере. А ведь это важнейшая сфера борьбы за умы людей, а значит, и за их культуру.

Мне кажется, что роль государства и его политики в области культуры заключается, в частности, в том, чтобы создать «золотой список», а вовсе не в том, чтобы ограничиться поддержкой того, что подведомственно Министерству культуры. Ведь известно, что Россия богата талантами, только порядка никакого нет. Роль государства может заключаться в том, чтобы навести здесь порядок.

Следствием этой путаницы, когда культуру понимают как то, что подведомственно Министерству культуры, является инструментальное отношение к культуре. На первой странице сказано: «Общественная миссия культуры как инструмента передачи новым поколениям свода нравственных, моральных…» Что такое инструмент? Это, скажем, лопата, которая нужна, чтобы вырыть яму. Значит, есть некий субъект, который использует культуру в своих целях, сам он стоит вне культуры, для него культура — это некий объективированный, независимо существующий инструмент? Что это за модель, что за понимание культуры? Что за субъект, стоящий вне культуры? Такое попросту невозможно, если мы понимаем культуру в первом смысле.

Профессор Мотрошилова говорила, что документу нужен редактор. Мне кажется, что никакой редактор не поможет. Это тот случай, когда нужно не редактировать документ, а написать его заново, оставив все то здравое, что высказано в документе.

Документ, безусловно, нужен — но не этот документ. Нужен документ, который был бы нацелен на системную поддержку культуры в первом ее понимании, начиная с детских игрушек и кончая золотыми списками. Вот где роль государства. Документ следует переписать, построив его на этой основной идее, что суть роли государства — поддержка культуры в первом смысле, как того, что определяет человека, его отношение к жизни, его жизненный мир, прописав это во всех деталях (чего сейчас совсем нет) и оставив поддержку культуры как того, что подведомственно Министерству культуры, но только как отдельный верхний слой, который не имеет никакого смысла без всего остального.

Обратите внимание: в документе высказана точная мысль. Для того чтобы получить 100 замечательных музыкантов, надо принять 10 тысяч детей в музыкальные школы. Великолепно. Но разве это касается только музыки? Разве это не касается вообще всего? Разве для того, чтобы иметь верхний слой культуры в виде того, что подведомственно Министерству культуры, не надо начинать с детских садов и детских игрушек, с науки и со школы? Что касается школы, то зачем делать вид, будто мы ничего не понимаем? Столько сетований в документе по поводу падения уровня культуры, неграмотности, незнания русского языка и так далее Все верно — но так и будет, пока будет ЕГЭ. Почему об этом в документе ничего не сказано? Вместо системного, фундаментального образования советской школы, которое закладывало основы культуры, детей натаскивают на тесты. Да и даже это не работает. Все знают, как ЕГЭ покупается: действует простой экономический расчет, что дешевле купить три ЕГЭ, чем платить за обучение. И рынок под это давно подстроился, и люди вовсю об этом говорят — а мы делаем вид, будто этого нет. Ну хорошо, не говорите о ЕГЭ напрямую, не критикуйте, если это нельзя критиковать, но скажите, что надо вернуться к прежней системе образования. Ведь окольными путями это сейчас и пытаются сделать. Кто преподает в вузах, прекрасно знает, как упал общий уровень культуры абитуриентов, что дети просто не умеют работать — их этому не учат в школе, потому что системное образование (системная культура) и угадайка ЕГЭ — это противоположные вещи. Это надо просто в срочном порядке менять, если мы хотим не потерять страну.

И второе. Переписывая документ, следует устранить чудовищную чехарду терминов и путаницу понятий. Даже не знаю, как назвать — просто какая-то каша. То «русская культура», то «культура России». То русская культура объявляется общей для всей России, то русская культура упоминается наряду с национальными культурами народов России. А еще есть «самобытная цивилизация России». Что это за ряд понятий, что за мешанина?

Еще пример. На третьей странице в четвертом абзаце идет перечисление «традиционных ценностей», которые, оказывается, для нас, для российской цивилизации, «всегда были характерны». И здесь третьим идет законопослушание! Так и сказано: «честность, правдивость, законопослушание»… (Смех в зале.)Кажется, комментарии излишни.

Меня очень тронула уверенность авторов документа в том, что до эпохи Интернета все произведения имели ясно обозначенное авторство, и только Интернет спутал все карты. Видимо, авторы никогда не слышали об апокрифах, о проблеме авторства произведений, вообще не в курсе того, что излагаемое ими понимание индивидуального авторства связано с европейским нововременным мировоззрением, что в Средневековье и античности в Европе дело обстояло существенно иначе, что в других, неевропейских, культурах есть другое понимание этого вопроса. Тут радует только одно — многие места документа вопиют, подтверждая его главную мысль: с культурой дела обстоят неважно, без вмешательства государства не обойтись.

Итак, документ следует переписать, устранив отмеченные и другие ошибки и построив его на идее государственной политики по поддержке выстраивания культуры в первом ее понимании — как системы, определяющей установки и поведение человека, от детских игрушек до золотых списков. Именно поддержке — речь не может идти о командовании культурой. И сохранив те положительные идеи, которые в нем имеются, например идею о том, что культура создает некое единое пространство, жизненно важное для страны, что культура является определяющим для будущего страны, что необходима поддержка русского языка (точно определив, что понимается под поддержкой).

И последнее. В «Заключении» документа, раздел V, сказано: «Должен появиться и субъект, вырабатывающий, координирующий, корректирующий государственную культурную политику, обладающий достаточными правами для преодоления барьеров межведомственного и межрегионального уровня, необходимыми кадровыми и финансовыми ресурсами».

Документ называется «Основы государственной культурной политики». «Субъект», который должен будет появиться, будет стоять, согласно процитированному утверждению, над государственной культурной политикой, поскольку он будет ее вырабатывать, координировать и корректировать, она же, очевидно, будет ему подчинена. Это значит, что этот суперсубъект будет стоять и над данным документом, никак не будет им связан. Это, в свою очередь, попросту перечеркивает смысл данного документа: новый суперсубъект, который даже не назван по имени и о котором мы не имеем вовсе никакого представления, сможет изменять по своему усмотрению любые положения данного документа, «корректируя» госполитику. Эта фраза, как и стоящая за ней мысль, — бомба замедленного действия, грозящая породить невиданного пока монстра, способного подчинить себе все и вся в сфере культуры и неподконтрольного никому.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Сергей Анатольевич Никольский — доктор философских наук, замдиректора, завсектором философии культуры.


С.А.НИКОЛЬСКИЙ: Последующие выступления должны быть все время меньше и меньше. Ситуация, когда вначале публикуется, а потом обсуждается, мне немножко напоминает эпизод из повестки «Котлован», когда у землекопов в бараке поставили радиоточку, и она непрерывно говорила. И тогда инвалид Жачев не выдержал и сказал: «Остановите этот звук, я хочу ему ответить!» Мне кажется, я понимаю, в сколь сложном положении находились авторы документа. Я думаю, что перед ними стояла проблема, которую осознаем мы все. Это проблема природы нашего государства и наших представлений о его будущем. В самом деле, мы хотим воссоздать империю или предпринимаем попытки создать национальное гражданское государство? В реальности есть признаки того и другого. Но в зависимости от того, чего мы хотим, соответственно, должна быть та и другая политика в области культуры. Естественно, что, не имея ответа на этот кардинальный вопрос, авторы, как видно из текста, были обладателями разных мировоззрений и разных представлений о будущем государстве в России. Еще один принципиальный вопрос связан с тем, как мы относимся к культуре. Как к объекту, который может быть управляем, который может быть изменяем, регулируем (это элемент видения России как империи), или как к субъекту общего созидательного процесса (видение национального государства)? Это две совершенно разные позиции. В документе в одном случае культура — это объект регулирования, в другом случае — это инструмент, создающий условия для общественного развития. Вне четкой определенности в этих двух мировоззренческих вопросах, я думаю, цельный документ создать невозможно.

В представленном документе один из центральных моментов — размышления о так называемых «традиционных нравственных ценностях» российского общества. О них идет речь с третьей страницы. Вадим Михайлович уже немного говорил по этому поводу, но я хочу затронуть его в ином отношении — в связи с оппозицией «традиционное — инновационное». Традиция предполагает сохранение, воспроизведение, неукоснительное следование. Как в этой ситуации возможны инновации? Или мы вообще от инноваций отказываемся? Тогда культура не развивается, тогда культура заключается в том, что мы должны воспроизводить то, что уже однажды было изобретено, и вся наша «мудрость» — только в следовании однажды открытому.

Такие мировоззренческие позиции в ХIХ столетии отстаивали славянофилы, принижая рациональное начало и стараясь угодить клерикалам. В этой связи я хотел бы привести выдержку из Киреевского: некогда Россия пребывала в идеальном состоянии, «когда распространялись повсюду одинаковые понятия в отношениях общественных и частных. Понятия эти мало-помалу должны были переходить в общие убеждения, убеждения — в обычай, который заменял закон, устраивая одну мысль, один взгляд, одно стремление, один порядок жизни». Таков идеал традиционализма. Мы к такому идеалу стремимся? Наверное, нет.

В связи с традиционностью вспоминается и незабвенный «Домострой». Маленькая выдержка из рассказа Чехова. Чтобы немного разрядить обстановку, а то мы на авторов проекта сильно нападаем. Вот начало рассказа «Мой домострой»: «Утром, когда я встал от сна, стою перед зеркалом и надеваю галстук, ко мне тихо и чинно входят теща, жена и свояченица. Они становятся в ряд и, почтительно улыбаясь, поздравляют меня с добрым утром. Я киваю им головой и читаю речь, в которой объясняю им, что глава дома — я. «Я вас… пою, кормлю, наставляю, — говорю я им, — учу вас, тумбы, уму-разуму, а потому вы обязаны уважать меня, почитать, трепетать, восхищаться моими произведениями и не выходить из границ послушания ни на один миллиметр…» И так далее. Традиционализм — это и «Домострой» тоже.

Дискутируя о перспективах нашей культуры в «традиционалистском» ключе, не стоит забывать, что эти вещи уже не однажды проговаривались в России. Поэтому снова пытаться найти в них какое-то позитивное начало, сделать их неким символом нашего современного развития — затея, на мой взгляд, безнадежная прежде всего потому, что мы, слава богу, далеко ушли от прежнего состояния, несвободного и жестко регламентированного традицией и традиционной властью.

Работая над пониманием роли культуры в современном обществе, надо понимать, что одна из реальных проблем — как общество через свою культуру формулирует определенные наборы смыслов и ценностей, с которыми оно считает возможным жить в тот или иной период своего развития. Само собой, в разные периоды исторического развития эти наборы смыслов и ценностей меняются. Одно дело — наборы смыслов и ценностей позапрошлого века, века двадцатого и сегодняшнего дня. Как работать с этими наборами, как создавать условия для того, чтобы были задействованы благоприятные для общества смыслы и ценности и, напротив, не воссоздавались или не создавались неблагоприятные?

Эту проблему надо понимать, искать способы решения, но не пытаться ее решить в лобовом порядке. Вот почему когда на первой странице документа говорится, что «культура — это инструмент свода ценностей, составляющих основу национальной самобытности», то это фраза очень туманна и не проясняет ничего. Что такое «свод»? Некий перечень, некий набор, которому мы должны следовать? Но как с ним взаимодействовать? Ставить запреты? Внедрять? В документе проблема не только не решается, но даже не формулируется в правильном контексте.

Следовательно, есть целый ряд мировоззренческих вещей, которые авторами должны быть проговорены, в том числе и прежде всего — стратегические задачи.

Не буду углубляться в содержание, скажу только, что здесь собраны самые разные по значимости вещи, поданные «через запятую». Например, пункт первый — «сохранение наследия культуры». Мы что, должны прежде всего неукоснительно блюсти и сохранять? Об этой проблеме я говорил. Это задача номер один? Мне кажется, что в тех условиях, в которых мы сегодня пребываем, при том тотальном погружении в варварство, которое мы наблюдаем, а отчасти и сами создаем, наиболее важной задачей является актуализация культурного наследия, то есть проблематика того, как сделать ценности нашей культуры сегодняшним живым национальным достоянием. Это, выражаясь метафорически, проблема «мертвой и живой воды». От первой у русских богатырей заживали раны, и только от второй к ним возвращалась сама жизнь.

Пятым пунктом в перечне целей значится «привлечение детей и молодежи к участию в разных коллективах» и только восьмым пунктом — «практическое обеспечение равных прав граждан на доступ к культурным ценностям, на свободное творчество». Одна из основополагающих вещей — и только на восьмом месте, в то время как вовлечение в коллектив — на пятом.

И стилистически в документе есть очень интересные вещи. Некоторые из них назову, потому что их надо устранять в первую очередь. Вот, например: «Культурная политика призвана стимулировать насыщенность культурной жизни, способствовать развитию межрегионального культурного взаимодействия. Это является основой государственного единства».

Культурная политика — основа государственного единства? Я полагал, что основа государственного единства прежде всего в экономике, политике и праве. Культурные основания, конечно, тоже есть, но они никак не стоят в ряду первых и основных.

Далее. «Цель культурной политики — культурное, духовное, национальное самоопределение России». Авторам следует определиться: либо мы находимся в процессе непрерывного самоопределения, либо мы держимся традиционных ценностей и больше не самоопределяемся. Здесь опять-таки мировоззренческий выбор.

Еще одно: «Целью государства и общества является независимая во всех отношениях Россия». Скажите, пожалуйста, у нас и погода тоже будет независимая? «Все отношения» погоду включают. Если так, тогда это вообще фантастический документ.

А если серьезно, то надо признать: материал пока очень сырой. А документ нужен. Поэтому надо работать, работать и работать. Спасибо.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Спасибо. Я даю слово Черняеву Анатолию Владимировичу — заведующему сектором русской философии Института философии РАН. Наверное, Ваше выступление будет самым кратким. Анатолий, извините, что я предварил Вашу речь таким замечанием.


А.В.ЧЕРНЯЕВ: Спасибо, Абдусалам Абдулкеримович. Действительно, мое выступление будет короче остальных, ибо очень многое из того, что я хотел сказать, уже прозвучало. Что касается целесообразности появления такого рода документа, то позитивная сторона в этом, безусловно, есть. Поскольку в нашей стране существует Министерство культуры, а значит, неизбежно есть какая-то политика государства в сфере культуры. Наверное, не так уж плохо, что делается попытка эту политику артикулировать и предложить к общественному обсуждению. По крайней мере здесь появляется какая-то прозрачность, возможность предметного обсуждения и даже шансы на что-то повлиять, что-то изменить.

Хочу выразить удовлетворение, что в итоге именно этот документ был одобрен Президентом, а не тот ксенофобский алармистский текст под лозунгом «Россия — не Европа», который нам предлагался на определенном этапе. В нынешнем тексте, особенно в той его части, которая посвящена конкретным, практическим задачам, много правильных вещей, но не буду на них специально останавливаться. Все кто читал, понимают, о чем идет речь. Однако здесь тоже нужно многое переписывать, убирать неуместные лирические отступления и определенные нелепицы. Вообще, чувствуется, что текст рождался в муках, что над ним работала большая группа людей и он проходил много стадий редактирования, и это оставило очевидные следы, «родовые травмы» — как стилистические, так и смысловые, — которые должны быть устранены. Может быть, в каком-то смысле это даже «выкидыш».

Хотелось бы, чтобы документ, посвященный культуре, все-таки сам отвечал стандартам культуры, был написан правильным и красивым русским языком, а не суконным канцеляритом, чтобы форма соответствовала содержанию. В нем не должны использоваться такие термины, как «инструменты» и «механизмы». Применительно к экономике, политике такая техническая лексика еще может быть уместна, но когда речь ведется о культуре, это выглядит как откровенный моветон, буквально режет слух.

С первых страниц бросается в глаза слабая понятийная разработка предмета. Текст посвящен культуре, но складывается такое впечатление, что у его разработчиков отсутствуют представления о том, что такое культура. Культура здесь ассоциируется и с духовностью, и с нравственностью, и с традициями, и с ценностями, и с ментальностью, и с «духовным опытом нации»… При этом не дается определения культуры, вообще никак не концептуализирован предмет документа. А между тем существует наука о культуре, философия культуры, давно ведутся серьезные разработки в этой сфере — в том числе присутствующими здесь специалистами, — и полностью это игнорировать, конечно, неправильно.


Н.В.МОТРОШИЛОВА: Существует двести определений культуры.


А.В.ЧЕРНЯЕВ: Двести, конечно, избыточно, но хотя бы одно не мешало бы взять за основу.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Неля, ты отстала. Двести было в пору нашей молодости, а сейчас шестьсот.


А.В.ЧЕРНЯЕВ: Разумеется, культуру можно осмыслять по-разному, на эту тему можно дискутировать. Но писать концепцию культурной политики государства, не договорившись о словах, не прояснив вкладываемого в центральное понятие смысла и значения, — нельзя.

Соответственно, многие пороки текста связаны с этой методологической «сыростью». И в первую очередь — инструментальный подход к культуре, о котором здесь уже говорили. Культура рассматривается авторами текста как «инструмент» для «восстановления механизмов передачи ценностных основ жизни личности и общества… обеспечения независимости, силы и динамичного развития государства… преодолении недоверия граждан к власти и социального иждивенчества» (страница три).

Такой утилитарный подход к культуре как к некоему инструменту, техническому средству не только грешит вульгаризацией, но и ошибочен по существу. Ибо культура — это не только то, чем ведает Министерство культуры. Культура охватывает все сферы жизни общества и человека. Есть экономическая культура — культура хозяйствования; существует правовая культура, политическая культура (и об уровне последней свидетельствуют, кстати, такого рода документы…). Причем все эти проявления культуры взаимосвязаны. Поэтому культурным должен быть не только текст концепции культурной политики, но и сама эта политика.

В тексте постоянно идет апелляция к традициям, традиционным ценностям, какому-то специфическому российскому пониманию вещей. Но при этом все ограничивается общими фразами и не демонстрируется знакомство с реальной традицией русской культуры — в частности, русской мысли. Здесь нет времени делать экскурс в философию культуры ведущих русских мыслителей. Поэтому я остановлюсь только на одной фигуре, которая во многом суммирует предыдущую традицию русской культурфилософии. Это Георгий Флоровский — автор книги «Пути русского богословия». Он там констатирует очень интересные вещи, которые, как мне кажется, имеют отношение к предмету нашего обсуждения.

Когда Флоровский ведет речь о причинах культурной несостоятельности, культурного краха Древней Руси, прежде всего Московского царства XVI–XVII веков, он видит корень проблемы в стремлении строить культуру по социальному заказу. Но культура не может строиться по социальному заказу. Подлинная культура способна жить и развиваться только в динамике свободного творчества. И поэтому культурные мегапроекты эпохи централизации Русского государства, которые определили лицо русской культуры XVI–XVII веков, такие как Четьи минеи митрополита Макария или Лицевой летописный свод, призванные проводить определенную идеологию, обеспечивать решение политических задач, оказались мертворожденными. Они наполнили культуру официозом, сделав ее нетворческой и нежизнеспособной. В конце концов это привело к расколу русской церкви, русского общества XVII века.


В.М.МЕЖУЕВ: Тогда еще слова «культура» даже в словаре не было.


А.В.ЧЕРНЯЕВ: Здесь имеется в виду ретроспекция.

Второй пример — петровские реформы, когда тоже предпринималась попытка насаждать определенную культуру, спускать сверху директивными методами. Главная проблема, что реформы в сфере культуры производились на уровне внешних заимствований, в отрыве от породившего передовую западную культуру духовного корня. В итоге, как указывает Флоровский, появляется культура без осевого стержня и люди с децентрализованным сознанием. «Птенцы гнезда Петрова» — это чрезвычайно экстравертные люди, у которых нет ничего за душой, у которых нет настоящих духовных принципов. В свою очередь, когда в XIX веке созданное Петром европейское тело русской культуры стало наполняться национальной душой, эта культура воспитала русскую интеллигенцию, которая в значительной степени стала оппозиционной и подготовила русскую революцию. Таким образом, политические эксперименты с культурой — вещь обоюдоострая.

Об этом важно помнить. У нас в стране многим кажется, что административными рычагами можно решать любые задачи, в том числе и культурные. Между тем государственная опека культуры, административное рвение в этой сфере может быть для культуры удушающим, иметь губительные последствия. Осмелюсь предположить, что не столько культура нуждается в опеке государства, сколько государство в возможности опереться на сильную, динамичную и жизнеспособную культуру. Не политика, не экономика, а культура должна быть основой здоровой стабильности и локомотивом развития общества и государства.

Наконец, хочу отметить пару логических противоречий в обсуждаемом документе. Так, в начале акцентируется самобытность национальных культурных ценностей и задается конфликтная логика современной «глобальной идейно-информационной конкуренции» (страница один), а далее, напротив, постулируется «понимание культуры России как неотъемлемой части мировой культуры» (страница четыре). «Традиционные для нашей страны нравственные ценности» признаются основанными на «общих для всех мировых религий норм и требований» (страница три), среди которых указаны «любовь к Родине», «неприятие насилия», «целомудрие». Однако история религии не всегда это подтверждает. Но главное, что сама апелляция к религии здесь совершенно нелогична и неуместна, ибо религия является частью культуры, а не наоборот, и в современном светском демократическом обществе культура не нуждается в религиозной санкции.


А.А.ГУСЕЙНОВ: У меня есть еще один записавшийся — Михаил Иванович Гельвановский, который является директором Национального института развития.


ИЗ ЗАЛА: Развития чего?


А.А.ГУСЕЙНОВ: Вообще развития.


Н.В.МОТРОШИЛОВА: Вот это характерно — «вообще развития»!


А.А.ГУСЕЙНОВ: После Вашего выступления мы перейдем к свободной дискуссии, которую, я чувствую, хочет начать Валерий Подорога.


М.И.ГЕЛЬВАНОВСКИЙ: Благодарю за предоставленное слово. Начну с некоторых аналогий. В течение последних девяти лет мне по заказу Торгово-промышленной палаты довелось работать над очень интересной темой — формулированием основных положений государственной политики цен в России. Поэтому для меня государственная политика — это вполне понятная область. Аналогия здесь уместна именно потому, что с ценами, как и с культурой, весьма близкая ситуация: либеральная часть нашего истеблишмента считает, что здесь государству, в общем-то, делать нечего. Никакой государственной политики здесь быть не должно. Наверное, поэтому девять лет проект «Концепция государственной политики цен в России» остается на бумаге. А в жизни то, что происходит с ценами, тоже происходит и с культурой. И то, что мы в общем к этому привыкли, не значит, что это хорошо и что это не принесет в конце концов весьма неприятные последствия.

К нам обратились за рекомендациями и помощью. Но дискуссия пошла в каком-то таком направлении, что я с глубоким сожалением и сочувствием смотрю на сотрудников Министерства культуры и думаю, как они будут разгребать те критические замечания, которые здесь прозвучали?

В чем же заключается главный вопрос, связанный с политикой государства в сфере культуры? Очевидно, прежде всего в правильном понимании самой культурной сферы. Здесь уже звучали мысли по этому поводу, поэтому не буду повторяться. Культура — это некая специфическая форма жизни человека и общества, специфическая в том, что она отличается от форм общественной жизни других социумов. У каждого народа есть своя культура. Здесь говорили о шестистах определений культуры. Наверное, они все имеют право на жизнь. В культуре можно выделить специально эстетическую часть, связанную с искусством — литературным, музыкальным, изобразительным, архитектурным, театральным и другими его видами, — а также разного рода развлечениями. Последние, однако, далеко не всегда принадлежат к культуре, а являются де-факто частью антикультуры, о чем не нужно стесняться говорить вслух. Именно этими областями человеческой деятельности и занимается сегодня Министерство культуры России.

Но главное, что следует непременно учитывать, — это то, что сфера культуры выходит далеко за рамки эстетической или развлекательной части человеческого бытия, а покрывает практически все пространство жизни людей — от рождения до смерти. Именно из этого, видимо, следует исходить при подходе к обсуждаемому документу.

И здесь как-то странно возник некий парадокс. Вопреки этой всеобъемлющей характеристике культурной сферы государство сегодня рассматривает эту сферу с неких отраслевых позиций. Именно этот отраслевой подход пронизывает весь обсуждаемый документ. Парадокс же заключается в том, что отношение к культуре в области государственного управления сохранилось советским, отраслевым. Это притом что в экономике в целом произошел отход от отраслевого подхода. В советское время у нас была отраслевая форма управления. Было Министерство металлургии, сельского хозяйства и так далее Что-то у нас осталось отраслевое, но в основном у нас отрасли исчезли. Страна перешла на ОКВЭД, то есть на разнообразные виды экономической деятельности, не структурированные по отраслям. На мой взгляд, это плохо, поскольку по большому счету мы потеряли управление экономикой. Но вот в культуре, в культурной сфере этот подход почему-то остался. Хотя по логике именно здесь он должен был бы быть преобразован в нечто более широкое и всеохватывающее в соответствии с определением самой культуры.

В парадигме советской системы это если не было оправданно, то по крайней мере объяснимо: советский Минкульт обслуживал коммунистическую идеологию. Его функция в той системе была вполне понятна и логична. Но сегодня, когда нет КПСС как движущей и направляющей силы?.. Однако представленный проект документа в целом исходит именно из этой советской парадигмы. Сегодня в том виде, в каком культура существует в нашем понимании, в этом документе она отражает только одну часть — эстетическую форму жизни общества, то, что связано с эстетикой, архитектурой, искусством. Даже науки здесь, к сожалению, нет. И поэтому главное, что следует радикально пересмотреть, — это отношение государства к самой сфере культуры.

Необходимо учитывать, что у нас сегодня радикально изменились сами условия жизни. Вместо советских рамок культурной жизни (не будем сейчас говорить о том, плохие они были или хорошие) мы получили полную культурную свободу. Мне думается, что сам по себе факт изменения парадигмы жизни, произошедший в 90-е годы, радикально изменивший нашу жизнь, на самом управлении культурной сферой существенно не отразился. И это очень важно понять. Государство как бы устранилось от влияния на культурную жизнь страны, предоставив полную свободу развития самых различных проявлений самых различных культур, невзирая на последствия такого развития.

Меня особенно озадачили слова уважаемого профессора Межуева. О том, что «никакое министерство, никакое государство не может предписать человеку его культурную идентичность. Ее нельзя никаким законом установить. Идентичность я сам выбираю. Мне нравится одна культура, другому другая. Это мое личное право. И вот это право должно защищать государство».

На первый взгляд, даже трудно оспорить такое утверждение. Но если вдуматься, то сама идентичность и сам выбор возникает не на пустом месте. Государство должно поддерживать правильный выбор человека. Разве не так? Сам факт возможности выбора еще ничего не значит. Главное — какой выбор делает человек. Особенно если речь идет о молодежи. И прежде всего важна нравственная сторона этого выбора. Меня весьма впечатлили слова Святейшего Патриарха Кирилла, сказанные недавно в одной из его проповедей. Вот эти слова: «Господь не отменяет свободу. Но разве можно сказать, что всякий выбор равнозначен любому иному и что ценностью является сама возможность выбора, а не то, что ты выбираешь? Да ведь это безумие! Каждый знает, что неправильный выбор может быть опасен. Когда человек выбирает смерть, все ужасаются. Разве можно такой выбор назвать ценностью?» (Из проповеди по окончании литургии в Смоленском соборе Богородицко-Смоленского Новодевичьего монастыря в Москве 6 июля 2014 года, в неделю 4-ю по Пятидесятнице, в праздник иконы Божией Матери «Владимирская», www.pravoslavie.ru/put/72051.html. — Прим.) Но ведь мы привыкли к постоянной подмене ценности выбора ценностью самой возможности выбора. И именно это крайне опасно. И именно это должно быть заботой государства. Видимо, для этого и существуют философы и культурологи, чтобы помочь на профессиональном уровне сделать правильный выбор. Иначе зачем они вообще нужны?

Аккуратное отношение к свободе выбора важно еще и по другой причине. Дело в том, что ситуация резко изменилась не только внутри России, она радикально изменилась и в современном мире в целом, на глобальном уровне.

Примерно три четверти века мы жили в условиях двух систем биполярного мира, где на глобальном уровне соревновались две общественные системы. И национальные культурные особенности были как бы подавлены этой борьбой. Во всяком случае, они были на втором или третьем планах.

До начала 90-х в мире царила конкуренция социально-экономических систем. Она так и называлась — борьба или соревнование двух систем. При этом драма заключается в том, что на чисто смысловом уровне соревнование смешали с конкуренцией, которая является лишь формой очень жесткой борьбы, опасной тем, что ее жесткость скрыта под мягкой рыночной упаковкой. Однако это не отменяет летальный исход для побежденного в этой борьбе. Что и произошло с Советским Союзом (кстати, хороший пример трагических последствий небрежного отношения к терминам и смыслам их отражающим). Сегодня на поверхность конкурентной борьбы вышли цивилизации. Социокультурные факторы определяют успех в этой борьбе более явственно и отчетливо. Сэмюэл Хантингтон обратил на это внимание политического руководства США и предупредил о возможном и почти неизбежном конфликте цивилизаций. Сегодня идет если не столкновение цивилизаций, то их острая конкуренция, которая неизбежно будет перерастать в открытые столкновения. В отдельных частях мира они уже идут. На Украине происходит именно такое столкновение. Оно неосознанно, но в глубине конфликта именно это столкновение и происходит.

Причем в этой борьбе государства Запада принимают весьма активное участие. Так, сравнительно недавно — год назад, в июле 2013 года, — вышла книга британской журналистки и режиссера-документалиста Френсис Стонор Сондерс «ЦРУ и мир искусств: культурный фронт холодной войны». В этой книге впервые представлены шокирующие свидетельства манипуляций ЦРУ в сфере культурной политики в годы холодной войны. Хорошо известно, что ЦРУ финансировало и координировало действия правых интеллектуалов и организаций. Менее известно то, что Лэнгли активно рекрутировало людей левых взглядов, чтобы отдалить американскую и западноевропейскую интеллигенцию от идей коммунизма и склонить их к борьбе против СССР. Был создан курируемый ЦРУ Конгресс за свободу культуры с офисами в 35 странах. Он был основным механизмом и платформой для этой деятельности. ЦРУ на протяжении почти 60 лет субсидировало культурные программы, по сути, создавая антикультуру, вовлекла в нее огромное количество очень серьезных людей, которые работали на эту антикультурную программу. В нее были вовлечены такие известные писатели и философы, как Джордж Оруэлл, Бертран Рассел, Жан-Поль Сартр, Артур Кёстлер. Генеральным секретарем Конгресса за свободу культуры служил русский эмигрант, композитор Николай Набоков — кузен писателя. То, что мы сегодня видим как масскультуру, как раз и является продуктом церэушной работы. Конкурентная борьба действительно идет.


В.М.МЕЖУЕВ: О массовой культуре впервые заговорил Ницше, когда никакого ЦРУ не было.


М.И.ГЕЛЬВАНОВСКИЙ: Я ничего не изобретаю, я повторяю то, что было написано с документальной точностью. Если надо, я могу сбросить Вам на электронный адрес, сами почитаете и убедитесь в этом.

Так вот, там, где борьба, там неизбежно встает вопрос о безопасности. И все разговоры о том, что мы впадаем в геополитическую паранойю, шпиономанию или еще что-то подобное, свидетельствуют либо о безграмотности такой позиции, либо, уж извините, о работе на конкурента.

Существует весьма очевидная взаимосвязь между культурой (уровнем ее развития, состояния) и конкурентоспособностью нации, страны, экономики. Здесь наблюдается весьма тесная взаимосвязь и взаимозависимость.

Связь между конкурентоспособностью и культурой схематично я попытался отразить на слайде.

Второй слайд. Как видите, национальная конкурентоспособность на трех уровнях находится, но в основе лежит культурная база, нравственные императивы. Это против чего выступали некоторые наши коллеги. Зачем здесь религия, зачем здесь традиции? Это вопрос довольно серьезный, который надо обсуждать. Кстати, светское государство не значит атеистическое. Это так, на всякий случай, Анатолий, чтобы вы вспомнили.


А.В.ЧЕРНЯЕВ: Это не значит, что оно православное.


М.И.ГЕЛЬВАНОВСКИЙ: Но главное заключается в другом. Я ни с кем не договаривался, но я предложил некую схему, которая сильно созвучна с тем, что уже прозвучало здесь до меня. Вот примерно как можно было бы представить направления культурной политики. Сразу скажу, что Министерство культуры занимает здесь только сравнительно небольшой сегмент.

Культура лежит в основе конкурентоспособности национальной экономики, а конкурентоспособность национальной экономики — это форма выживания в сегодняшнем мире. Особенно в нынешнем состоянии мировой экономики, когда она практически повсеместно стала рыночной и оценивается с позиций рыночного успеха. Здесь есть еще и скрытые, латентные пласты проблемы, связанные с мировоззрением, образованием и воспитанием.

Итак, предлагается новый взгляд на культуру как объект политики государства. Необходимо расширить подход к культуре как форме человеческого бытия. В самом общем виде направления и области государственной культурной политики могли бы быть структурированы примерно следующим образом (слайды):

1. Культура мысли (наука, искусство).

2. Культура в информационном поле и ее влияние на современное общество.

3. Культура и антикультура. Недооценка антикультуры в формировании негативных тенденций в развитии современного общества.

4. Культура труда.

4.1. Отношение к труду, его ценности.

4.2. Классификация труда, его полезности.

4.3. Труд и не труд.

4.4. Труд с отрицательным знаком.

5. Культура социальных отношений в целом и в частности по поводу:

5.1. производства,

5.2. обмена (сфера обращения),

5.3. потребления,

5.4. семейных отношений,

5.5. взаимоотношений с другими культурами.

6. Культура социальной организации.

6.1. Культура государственного устройства.

6.2. Культура организации хозяйственной жизни (хозяйственная модель).

7. Роль традиции в формировании современной культуры.

7.1. Какая традиция имеется в виду?

7.1.1. Национальная в смысле национально-государственная, общенациональная.

7.1.2. Национальная в смысле этническая.

7.1.3. Национальная в смысле религиозная.

7.1.4. Комбинации (сочетания) этих смыслов.

8. Христианская традиция как основа культуры государства Российского

8.1. Что христианского осталось в нашей культуре?

8.2. Какова роль христианства в формировании современного культурного поля?

8.3. Роль религиозных институтов в формировании современного культурного поля, в частности роль РПЦ:

8.3.1. в общем культурном поле, включая атеизированную часть населения;

8.3.2. в традиционном культурном поле, включая традиционные религии;

8.3.3. в христианской части населения, включая все христианские конфессии;

8.3.4. в православной культурной среде.

9. Культура и национальная безопасность (НБ)

9.1. Постановка и структуризация проблем.

9.2. Формы зависимости НБ от культуры.

9.3. Угрозы.

9.4. Антикультура и национальная безопасность.

9.5. Возможности и методы парирования угроз.

Это, конечно же, лишь достаточно сырой проект структуры направлений, в которых могла бы строиться культурная политика государства. Она требует серьезной проработки и уточнения. Здесь важно понять масштабы и разнообразие задач, а также правильность выстраиваемых приоритетов. Но без такого широкого подхода к культуре государственная политика вряд ли окажется эффективной.

И последнее, на что хотелось бы обратить внимание, — это то, что Россия обладает одним из мощнейших конкурентных преимуществ — древней и высокой культурой. Причем древность не исчерпывает величие российской культуры. Египет, Греция, Древний Рим — более древние культуры. Величие русской культуры заключается в ее высокой духовности, чем она обязана христианству. Именно восточное христианство создало ту Русь, которую по праву называли святой Русью, и ту Россию, которая занимала и еще пока занимает самую большую территорию на планете Земля.

Сегодня это великое преимущество практически не используется. Более того, это преимущество не хотят использовать, отрицают его наличие. Именно этим во многом объясняется та социокультурная деградация, которую мы сегодня наблюдаем практически по всему спектру социальной жизни.

Возрождение христианской православной культуры — это не клерикализм, это возвращение народу его души и того духа, которые создали эту огромную страну и эту высокую культуру. Именно этим должны быть озабочены авторы документа, который призван формировать государственную политику в сфере культуры в современной России. Спасибо.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Давайте предоставим слово заведующей сектором зарубежной философии, доктору наук Синеокой Юлии Вадимовне.


Ю.В.СИНЕОКАЯ: Я высоко ценю то обстоятельство, что на обсуждение проекта Основ государственной культурной политики приглашено философское сообщество.

Не буду говорить об общих вещах, чтобы не повторять уже прозвучавшее в выступлениях моих коллег. В большинстве случаев я согласна с теми, кто высказал критические замечания, и с теми, кто подчеркнул позитивные моменты обсуждаемого нами документа. Безусловно, этот документ должен иметь место, но в отредактированном виде. Мне бы хотелось внести несколько предложений.

Но прежде — два критических замечания по вопросам, о которых сегодня еще не шла речь. Во-первых, режет слух милитаристская лексика этого документа. Постоянно встречается слово «борьба». Русская культура и русский язык достаточно конкурентоспособны и без борьбы с другими культурами и языками, однако им крайне важна бережная поддержка государства. С иностранными языками не нужно бороться, их важно изучать, это развивает кругозор, расширяет знание о других культурах, тем самым обогащая русскую культуру.

И второе, в главе «Поддержка и развитие благоприятной для становления личности информационной среды» читаем: «Необходимо знание о том, какая требуется информация и когда» — и далее: «Особое значение приобретает взаимодействие органов государственного управления с культурными сообществами, привлечение их к выработке и реализации конкретных решений». На мой взгляд, эти фразы противоречат принципу свободы информации и демократическому принципу в культуре.

Теперь о главном. Я предлагаю ввести в документ понятия «философское наследие» и «философское сообщество». Мы начали сегодняшний разговор с того, что наш замминистра Владимир Владимирович сказал: «Министерство культуры имеет дело со смыслами». Совершенно верно. Но ведь именно философия занимается смыслами. Однако о философии в программе нет ни слова. Когда перечисляются различные виды отечественного культурного наследия: литература, музыка, театр, кинематография и тому подобное, — о философии речь не идет вовсе. А ведь философия — важнейшая часть отечественной культуры.

В разделах Основ культурной политики, касающихся молодежи, важно вести речь о философском воспитании. А.В.Смирнов говорил сегодня, что культурное воспитание нужно начинать с детских фильмов и игрушек. Это так. Но потом, вырастая, молодые люди начинают задаваться вопросами о смысле жизни, о своем предназначении, о том, что такое любовь, что такое одиночество, как отличить добро от зла, и о том, наконец, что такое истина, существует ли она, о том, как обрести истину… Может показаться, что все эти вопросы неважны для повседневности и слишком абстрактны, но это абсолютно не так! Не существует ни одного человека, который бы в разные периоды жизни не мучился этими вопросами, а ведь именно поиском ответов на них и занимается философия.

Мне кажется, очень важно для России поддерживать интерес к философии, популяризировать ее в СМИ, на разных уровнях, ориентируясь на людей разных возрастов и уровней образования.

Мне хотелось бы отметить совместный проект московской Библиотеки имени Достоевского и Института философии РАН «Анатомия философии: как работает текст?». Еженедельно, начиная с сентября 2014 года, специалисты Института философии будут рассказывать молодежи, а именно молодые люди составляют большинство посетителей библиотеки, о различных философских школах — отечественных, западных, восточных, — трактовать и комментировать для всех интересующихся философией новейшие и классические философские тексты. Это блестящее начинание, которое требует поддержки государства и освещения в СМИ. Мне кажется, что нужно развивать подобные проекты, делать их приоритетными и масштабными.

В документе, который мы сегодня обсуждаем, речь идет о том, что стране нужны новые конкурентоспособные контенты для Интернета на русском языке, которые не создаются в других государствах. На мой взгляд, пространство русскоязычного Интернета выиграет, если будет заполняться в том числе отечественными философскими текстами, философскими дискуссиями, материалами конференций. Это прекрасный способ популяризации и развития отечественной культуры.

Я хотела бы отметить еще одну важную вещь. В проекте Основ культурной политики речь идет о переводе на русский язык литературы народов России. Это очень важно. Но нигде не упоминается о том, что нам необходимо переводить на русский язык произведения народов мира, прежде всего современные, но и классические тексты тоже: литературные, философские, социологические, исторические и так далее. Эта работа далеко не закончена и не может быть закончена, но она необходима. Нигде в документе речь не идет о развитии иностранных языков, международном сотрудничестве, переводе на иностранные языки выдающихся произведений отечественной культуры, а без этого мы не будем конкурентоспособны, останемся невостребованными, не привлечем интереса к русской культуре и изучению русского языка.

Нам необходимо переводить на иностранные языки наши отечественные тексты. Интеллектуальный интерес — самое эффективное средство пропаганды культуры. Как мы можем привлечь внимание к России, поддерживать уважение к нашему государству, укреплять достоинство нашей страны, если тексты ее интеллектуалов не известны, мало переводятся на основные мировые языки? У нас даже нет такой строки в бюджете, как перевод на иностранные языки русских текстов, публикуемых на русском языке нашими учеными и писателями. А ведь это так важно!

Перевод русских текстов не отобьет желание у наших ближайших соседей и людей из дальнего зарубежья изучать русский язык, наоборот, это даст новый импульс, разовьет интерес к русской культуре. Российская культура высоко ценилась на рубеже XIX–XX веков прежде всего из-за интереса к произведениям Чехова, Толстого, Достоевского, Владимира Соловьева и других. Во многом именно они разбудили интерес к России в мире, этих авторов захотели читать на их родном языке, интерес к ним способствовал интересу к русской культуре в целом. Пропаганда своей культуры и интеллектуальная конкуренция эффективнее, чем борьба с другими культурами и языками.

Мне кажется, что очень важно избавиться от изоляционистского крена, который отчасти уже преодолен во второй редакции Основ государственной культурной политики. Россия самобытна как каждое государство, однако, как каждое государство в современном мире, мы не можем существовать вне современного интеллектуального и культурного мирового контекста. В поддержке отечественной культуры, в ее пропаганде, в ее открытости миру — залог достойного места нашей страны в современном мире. Мы можем потерять себя, если будем герметичны, никому не известны, никому не интересны, если будем зациклены на самих себя и устремлены в прошлое.

Вот о чем мне хотелось сказать.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Спасибо, Юлия. Валерий Александрович Подорога — доктор философских наук, профессор, завсектором аналитической антропологии.


В.А.ПОДОРОГА: Я хочу выступить достаточно позитивно, потому что я уже послушал все выступления и понял, что текст, который был официально представлен, приговорен, что его уже разобрали. Его надо просто сейчас публично сжечь — и все. Он никуда не годится.

Вопрос заключается в том, как вообще такие тексты делать, если не вмешиваться ни в какую политику? Мне кажется, здесь правильно показали, что это политический документ, что он определенным образом составляется, что он должен быть такой дурашливый, тупой и что он должен быть универсальным и так далее Я согласен с этим. Политический документ должен служить всем. Условно говоря, его никто никогда не должен читать. Но самое интересное заключается в том, что мы должны предположить некоторый уровень знаний, который находится в Министерстве культуры. Это целая проблема. Все косвенно касаются, все это обсуждают.

Вероятно, у нас такая культурная политика, которая говорит об обративности высоко подготовленной значинской культуры с обыденным габитусом, обычными привычками поведения бюрократов и так далее. Этот механизм, который на Западе через эволюциональность постоянно утверждался, такой круговорот такого знания, которым располагает не только высокий интеллектуал, но в то же время через посредствующие звенья располагает какой-то отдельный бюрократ, который понимает назначение, его смысл.

Я думаю, что между реальной повседневной практикой управления, которая зависит не от нас и, может быть, даже не от Министра культуры, просто повседневная практика, он убежал куда-то, что-то там делает очень важное. Я согласен с этим. И между тем как министерство пытается себя репрезентировать в публичном пространстве, выдавая такие обращения, публикации, объявляя свою методологию, политику, должен существовать этот текст знания, который должны знать члены этого сообщества, которое называется Министерством культуры.

По сути дела, на этом этапе о чем надо подумать? О том, чтобы создать достаточно прозрачный, чистый рабочий документ, посвященный тому, что есть сегодня культура в своих основных определениях, в своих основных задачах и своей констатации современного положения культуры независимо от каких-то пристрастий и этой так называемой политики. Я не говорю, что это должно лежать в основе, но приблизительно что я имею в виду?

Во-первых, то, что здесь выставил наш уважаемый докладчик всякие схемы, он тоже попадает в эту зону. Но я делю современную культуру, а отсюда следует определение, как бы на три части, три страта, которые функционируют неизбежным образом. Вы можете как угодно их крутить, но они попадают. Это культура труда в самом широком понимании. Культура памяти как отдельная и культура, которую можно назвать культурой свободного времени, или культура развлечения, удовольствия, наслаждения и так далее

Эти культурные формы, или культурные страты, обозначают то, что сегодня есть культура, как ее изучать. Потому что трудовая культура очень обширная, разнообразная, с различными отклонениями. Но я сейчас не буду об этом говорить, потому что каждый из вас может это додумать.

Но следующий момент связан с определением культуры. Надо ввести в этот условный документ по крайней мере два представления о культуре. Первый. Это широчайшее и широкое представление. В этом документе используется широчайшее и бессмысленное представление о культуре. То есть она как бы везде — и ее нет нигде, ее можно и туда и сюда, к ней можно апеллировать, как будто она все время есть под рукой. Это как бытие у Хайдеггера все время что-то под рукой, это наличное, что невозможно устранить. И вот это самое широкое, которое не операционализируется, его нельзя операционализировать кроме как идеологизировать и пропагандистски проповедовать. Вот как этот документ и делает.

И второе. Суженное. Это культура чего-то, где культура лишается своей духовной оснастки и представляет собой просто предикативную функцию во всех суждениях. Культура вина, культура сыра, культура завода и так далее. Бесконечное продолжение.

В чем открывается определение, которое, может быть, здесь возникло, которое идет еще от Платона, от платонизма и связанное и давнишним образом использовалось? Культура — это всегда правильное, удачное, точное, неосуждаемое, принимаемое присвоение сделанного, то есть человек сначала делает, а потом уже учится, как этим пользоваться. По-другому культура не может быть устроена. Я хочу сказать, что то, что вы называете антикультурой, существует как инновационная деятельность, которая отменяет всякие табу, культурные требования и так далее.

Если возьмете современное искусство, возьмете любые традиции в литературе, кого угодно — везде инновации, везде нарушения культурного режима, основных табу, основных требований, везде пощечина публичному вкусу и так далее. Современники закапывают, а потомки раскапывают этих великих людей. Но я не буду об этом говорить, это всем совершенно понятно.

Но самое главное — именно в этом определении, которое переводит разговор в какую-то плоскость достаточно точных дефиниций, которые можно не размазывать. Это действительно человек сначала делает, то есть что-то творит, выдумывает (машину, какую-то идею и так далее), а потом начинается долгая практика освоения сделанного. Как говорят, идею ты создал, мы народ великих идей, но у нас нет практики самостоятельного присвоения этих идей. Мы все время обращаемся к технически одаренным нациям — английской, немецкой, которые умеют присваивать идеи, обустраивать ее, создать такую культуру производства, чтобы Путин не мог сам вылезти из этого «мерседеса».


В.М.МЕЖУЕВ: То, что немцы отождествляют культуру и образование, — бильдунг.


Н.В.МОТРОШИЛОВА: Бильдунг не образование. У него семь значений.


В.М.МЕЖУЕВ: Слово «бильдунг» у нас переводили как «культура».


Н.В.МОТРОШИЛОВА: Слово переводится как «образование», но в немецкой философии, где употребляется, примерно семь-восемь значений.


В.А.ПОДОРОГА: Вадим, не сужая, а расширяя определение сделанного. Поэтому оно распространяется. Эта дефиниция имеет более широкий смысл. Она не обижает никакие духовные основы.


ИЗ ЗАЛА: Образование — это придание себе образа в отличие от просвещения.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Игорь Святославович Филиппов — историк, исторический факультет МГУ имени Ломоносова.


И.С.ФИЛИППОВ: Уважаемые коллеги, документ очень уязвим. Я был бы готов представить постраничные замечания, но не буду тратить время. Я предлагаю помнить, цитируя документ, что мы имеем дело с ведомством. Я думаю, что в Министерстве культуры осознают, что два главных рычага воздействия на культуру — это система образования и СМИ. Тот и другой рычаг с точки зрения организации управления находятся не в руках Министра культуры. Во-вторых, я предлагаю отнестись по-доброму к одному сдвигу в деятельности Министерства культуры.

В последнее время, сохраняя функцию опеки за подведомственными учреждениями, отраслями, мне кажется, министерство делает попытки преобразовать министерство в том смысле, чтобы было больше министерство не по развлечению так называемой элиты, а чтобы это было Министерство культуры в широком понимании слова. Не все согласны с акцентами, которые расставляет министерство, с направлениями этого сдвига, но он налицо.

И это в принципе хорошо. Потому что, когда всерьез общество пытаются убедить, что вот эта премьера балета — это событие номер один в культурной жизни этого года, это абсурдно до невозможности и неприлично. Наверняка, все понимают, что издание серии качественных школьных учебников — это более важное культурное событие, чем какая-то премьера. В деятельности нынешнего руководства министерства этот сдвиг все-таки есть, и его надо почувствовать и поддержать.

В-третьих, давайте констатировать факт, что мы здесь находимся, о чем-то говорим? В какой-то мере с вами готовы общаться.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Игорь Станиславович, удивление не столько, что мы здесь находимся, а в том, что стены выдерживают все, что здесь говорится.


И.С.ФИЛИППОВ: Я предлагаю постараться увидеть, что Министерство культуры готово к корректировке традиционных подходов к созданию такого рода документов.

У меня есть три более-менее конкретных предложения. Во-первых, попытаться — причем это обращение скорее к Министерству культуры — определить оптимальные и разнообразные формы взаимодействия Министерства культуры с научным сообществом. Я уверен, что подавляющее большинство наших коллег, которым есть что сказать по этому поводу, не претендуют ни на какие лавры. Они просто хотят быть услышанными.

Даже не так. То, что они знают, то, что они могут дать, как-то использовать. Это постоянная проблема русской истории. У Горбачева были фантастические возможности по привлечению интеллигенции к перестройке, но он ими не воспользовался. Ельцин — то же самое. Наверняка министерство может активизировать формы сотрудничества с научным сообществом.

Было очень много справедливой критики, но что-то никто не сказал, что «давайте я напишу этот документ» или «мы вместе напишем документ». Нас, может быть, не зовут, но участие конкретное должно быть.

Во-вторых, мне кажется, что Министерству культуры имело бы смысл продумать тот вопрос, который так часто здесь звучал, что культура это не только то, что подведомственно Министерству культуры. Например, Министерство культуры должно влиять на то, что происходит на телевидении. В какой-то мере, кстати, оно стало влиять.

Не буду вторгаться в область философии, повторю мысль, которую много лет назад услышал от Вадима Михайловича, что не философов, а актеров, или спортсменов, или модельеров приглашают рассуждать о смысле жизни. Но это же нонсенс. Меня, как историка, часто приглашают, так что могу сказать, что с разных каналов такая галиматья идет при государственной поддержке, что если бы Павла I не убили, то русский флот разбил бы Англию, он отрезал бы Англию от Индии, и все богатства Индии хлынули бы в Россию, и ход мировой истории пошел бы иначе. Не было флота такого, ни одной незамерзающей гавани. Полный бред идет. У Министерства культуры наверняка есть рычаги воздействия как на сферу образования, так и на СМИ.

В-третьих. Давайте все-таки подумаем о механизмах локального воздействия. Если возникает чья то здравая идея, может быть, можно при Министерстве культуры создать механизм ее трансляции в министерство со стороны отдельного исследователя, со стороны института.

Я не хотел выступать в том ключе, как все, не потому, что чужд, а просто очень много было сказано. Я предлагаю попытаться найти какие-то более конструктивные слова для того, чтобы в какой-то мере оптимизировать взаимодействие министерства и научной общественности.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Спасибо. Кто еще хотел бы выступить?


А.В.СМИРНОВ: Я забыл сказать, что в пятом разделе «Заключения» есть какая-то очень опасная вещь. Здесь написано: «Должен появиться субъект, вырабатывающий, координирующий, корректирующий государственную культурную политику, обладающий достаточными правами для преодоления барьеров межведомственного, межрегионального уровня, необходимыми кадрами и финансовыми ресурсами». Что это за субъект?


ИЗ ЗАЛА: Следственный комитет!


А.В.СМИРНОВ: Если появляется некий субъект, который, как здесь сказано, очень сильный, но что за субъект, кому он подчиняется, каково его место, что он делает — вообще не сказано, то тогда этот документ вообще лишний, потому что этот субъект все сделает, как он хочет. Мне кажется, что это очень опасная вещь.


ИЗ ЗАЛА: Андрей, наша ошибка, что мы очень серьезно к этому относимся.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Давайте послушаем Минакова Аркадия Юрьевича — доктора исторических наук, Воронежский государственный университет.


А.Ю.МИНАКОВ: Коллеги, я много времени не займу. В отличие от большинства собравшихся я историк и хотел бы высказать соображения с точки зрения представителя гуманитарной науки, но не философа, который по-своему весьма тенденциозен, ангажирован и зависит от тех шестисот определений культуры или больше, которые существуют.

Конечно, объективно ситуация складывается так, что на наших глазах происходит столкновение двух типов культуры — научно-академической и ведомственной. Здесь сталкиваются два разных дискурса, и у каждого есть своя правда. Хочу сказать, что можно спорить до бесконечности о дефинициях культуры. И я думаю, что этот спор будет плодотворен, но в рамках бюрократического документа он вполне уместен. Думаю, что некие усредненные дефиниции всегда можно ввести в текст, и это сняло бы многие проблемы.

Представляется, что главное достоинство текста, а я все-таки хотел бы сказать и о достоинствах, — это то, что главная идея здесь, некая магистральная линия, ставка сделана на традиционную русскую культуру, которая рассматривается как способ передачи, трансляции эстетических, нравственных ценностей. И сохранение, развитие этой традиционной культуры провозглашается главной целью государственной культурной политики.

Совершенно очевидно, что это главная мысль документа. И с моей точки зрения, она бесспорна. Государство всегда консервативно по-своему, за редким исключением, продемонстрированным СССР в ХХ веке. Государство всегда вынуждено вести некую усредненную линию стабильности и порядка. Поэтому в данном случае определенный консервативный крен более чем уместен.

Представляется, что в документе действительно недостаточно акцентировано внимание на вызовах традиционной культуре, которые представляют реальную угрозу обществу и государству. С одной стороны, это варваризация нашего общества, которая происходит на глазах. И здесь речь идет о воздействиях мощного и разветвленного феномена антикультуры, которая транслируется по нескольким основным направлениям, адресованным разным возрастным категориям.

Скажу следующее. Здесь об этом говорилось, я просто разовью эту мысль. Самой младшей возрастной категории адресованы не только игрушки. Младшая возрастная категория воспитывается определенными мультфильмами. Это целая программа. Компьютерными играми. Они формируют определенный тип сознания, блокирующий в дальнейшем восприятие высокой культуры. Если хотите, происходит покемонизация детей, которая на практике оборачивается тем, что возникает поколение, и их становится больше, которое не обладает даже функциональной грамотностью.


Н.В.МОТРОШИЛОВА: Что такое функциональная грамотность?


А.Ю.МИНАКОВ: Функциональная грамотность — это хотя бы умение ясно и четко выразить свою мысль или небольшой прочитанный текст.


А.А.ГУСЕЙНОВ: От какой грамотности отличается функциональная грамотность?


Н.В.МОТРОШИЛОВА: Кто ввел такой термин?


А.Ю.МИНАКОВ: Это можно посмотреть в различных изданиях. В данном случае я повторяю одну из версий. Я думаю, что каждый из нас понимает, о чем идет речь.


ИЗ ЗАЛА: В документах прописана функциональная грамотность, это чисто политический набор требований.


А.Ю.МИНАКОВ: Своего рода детская мода.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Чтобы можно было заполнить документ, подать иск в суд, написать заявление об отпуске или заявку на грант, заполнить налоговую декларацию.


А.Ю.МИНАКОВ: Особенностью покемонизированных, простите за термин, детей является то, что у них существует агрессивное отношение, например, к процессу чтения. Дети, которые читают книги, — это изгои. Говорить о том, что эти дети способны, допустим, к целостному восприятию мира или это дети широкой эрудиции, не приходится. Традиционная культура вызывает у них агрессивное отторжение. Это агрессивные эгоисты и гедонисты. Здесь нет воспитания сказкой, здесь нет воспитания добрыми мультфильмами, здесь нет воспитания добрыми детскими просветительскими программами. Я думаю, что это та реальная проблема, которая стоит перед министерством.

На следующем этапе мы получаем поколение, которое воспитано ЕГЭ. Что такое ЕГЭ — здесь говорилось, но могу сказать следующее. Дело даже не в коррупционности этого экзамена, хотя коррупционность приобрела характер просто раковой опухоли в сравнении с обычным традиционным вузовским экзаменом. Это я вам говорю как многолетний председатель приемной комиссии Воронежского государственного университета.

Та коррупция, которая демонстрируется ЕГЭ, мне не приходилось читать их адекватного описания и видеть в средствах массовой информации. Я мог бы много рассказать. Но дело даже не в этом. Дело в том, что сама система ЕГЭ не формирует у учащегося целостного восприятия знаний. Его натаскивают на тестовые вопросы, то есть у него нет целостного восприятия предмета, у него нет эрудиции, у него не формируются аналитические способности. В итоге мы имеем то, что имеем.

Вы, конечно, в основном находитесь в другой атмосфере — атмосфере института, но вузовские преподаватели уже воют от тех студентов, которые не умеют ни читать, ни писать.


Н.В.МОТРОШИЛОВА: У нас тоже есть студенты.


А.Ю.МИНАКОВ: Мы в большем объеме чисто количественно сталкиваемся с этой категорией.


СИНЕОКАЯ Ю.В.: Я хочу вас перебить. Но хочу сказать, что меня поразила строка в документе, где написано, что цели этой программы — чтобы каждый человек, получивший среднее образование, умел читать по-русски. Там не написано, чтобы умел писать.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Действительно, в документе полно таких фраз, которые бессмысленны. Если человек получил среднее образование, то он по определению умеет читать. Мы ведь образование даем на русском языке, у нас нет национальных средних школ. Поэтому, конечно, он умеет читать. Я думал, что это написано для иммигрантов, а потом следующая строка идет уже по иностранцам, то есть это написано про наших людей, просто неловко, необдуманно сказано.


А.Ю.МИНАКОВ: Продолжу дальше. Некоторые мои коллеги, в основном представители естественных наук, считают, что, возможно, нападки на ЕГЭ несправедливы и что тестовые методы опроса способны выявить реальный уровень знаний по физике, химии и так далее и что гораздо большую опасность представляют собой такие явления, как современная массовая культура.

Действительно, здесь надо сказать, что вызов массовой культуры и ответ на него, к сожалению, практически не просматривается в документе. Это так называемая попса, шансон, так называемые юмористические передачи, телесериалы вроде «Дом-2», соответствующие фильмы, которые обычно обозначают в жанре чернухи и порнухи, играют огромную роль в формировании того поколения, которое формируется и системой ЕГЭ и вступает в университетскую жизнь, и в дальнейшем.

Причем роль здесь в трансляции подобного рода культуры играют СМИ, телевидение, радио, Интернет и последнее во все возрастающей степени. Дело в том, что подавляющее большинство школьников и студентов уже не смотрят телевизор, они формируются Интернетом. Эту особенность нужно учитывать.

Вот, пожалуй, два наиболее серьезных вызова, на которые нужно отвечать государственной культурной политике. Здесь необходимо разрабатывать соответствующие программы, их финансировать. Я полагаю, что осмысление подобного рода вызовов и разработка тех рецептов, тех технологий, которые могли бы свести этот негатив к минимуму, — это одна из основных задач этого документа.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Спасибо большое. Если вы мне разрешите, то я тоже хочу сказать несколько слов.


В.М.МЕЖУЕВ: Самое главное надо написать. Надо не только научить писать и читать, а надо научить слышать других. Почему в нашей стране не умеют слушать друг друга?


ИЗ ЗАЛА: Мы все слушаем.


А.А.ГУСЕЙНОВ: А что же, Вадим Михайлович, ты не слушаешь, когда я попросил слова? Первое, что я хотел сказать. Поскольку речь идет об этом тексте, его отдельных утверждениях, выражениях, мере их истинности, логической последовательности и стилистической выдержанности, прозвучавшая критика, как мне кажется, в целом является правильной, и в этом смысле документ нуждается в радикальной переработке. Я внимательно прочитал сам проект, послушал все, что здесь сегодня говорят, и у меня складывается такое впечатление, что на самом деле исполнение испортило первоначальный замысел, который в обсуждаемом тексте, несомненно, просматривается.

Возьмите хотя бы сам факт появления этого документа. Это сразу поставило целый ряд вопросов, стало событием. Из самого проекта «Основы государственной культурной политики», из мгновенных и очень заинтересованных откликов на него становится ясно, что ситуация с культурой в нашей стране сегодня является неблагоприятной, по сути дела, идет культурная деградация общества. Все понимают также, что в этой области должна быть определенная политика, государство должно сказать свое слово, поддержать культуру. И мы вдруг выясняем, что в нашем государстве нет инстанции, соответствующего института, кто мог бы соответствующую политику сформулировать. Речь идет о простой вещи: как должен называться и кто должен принять что-то типа обсуждаемого нами сегодня документа. Ведь он не подходит ни под один из практикуемых сегодня нормативных документов — ни под Постановление Правительства, ни под Указ Президента, ни под закон Думы.

Дальше. Что есть в этом документе? То, о чем говорил профессор Филиппов, — явное намерение уйти от того понимания культуры, когда она сводится к некоторым элитарным музеям, набору искусственно раскрученных средствами массовой информации имен. В проекте можно увидеть озабоченность состоянием культуры в регионах, на всем пространстве России. Поставлены вопросы о доступности культуры широким слоям населения, об их участии в культурном процессе.

Дальше. Другой момент. Здесь все задавали вполне законные недоуменные вопросы: а что, наука не культура?! Или: образование не культура?! И в то же время Андрей Вадимович усмотрел опасность в последнем абзаце, в котором говорится о более высоком, чем министерство, субъекте, ответственном за культуру. Нашел, что должен быть субъект. А я этот пассаж так понял, что речь идет о том, что должна быть какая-то инстанция, которая преодолеет эту ведомственную разорванность, когда музеи и библиотеки — одно, образование — это другое, наука — это третье. Которая, если взять столь близкий нам пример, не допустит такого разбоя, когда музей, принадлежащий одному ведомству, отнимает здание у Научно-исследовательского института, принадлежащего другому ведомству, не допустит конфликта двух учреждений культуры. Я думаю, там речь шла именно о том, чтобы управленческие структуры привести в соответствие с более широким пониманием культуры, но выражено это действительно как-то неопределенно.


А.С.МИРОНОВ: Можно по этому поводу предположение? Министерство культуры, когда его создали в 1953 году, ведало и образованием, и наукой, и печатью, и телевещанием, и кино, и деятельностью культуры и искусства. Потом эти сферы постепенно выделили. Может быть, это некая попытка некий вброс прозондировать?


А.А.ГУСЕЙНОВ: Таким объединяющим было также Министерство просвещения, которым руководил А.В.Луначарский.


В.А.ПОДОРОГА: Я хотел бы обратить ваше внимание, что вы все и, возможно, я говорите так, пользуя терминологию, которая не соответствует никакой референтной группе значений. Что такое современная культура? Что вы под ней лично понимаете? Есть институт памяти. Как он работает в этой стране, как он организован и так далее? Вы поймите, что от этих вопросов зависит вообще общее представление о том, где мы находимся. А сплошь и рядом все используют культуру, как если бы это был термин, который все понимают. Вы говорите «музеи». Это совсем другое.

И все время это постоянное терминологическое смещение, когда смысл отдельных терминов, уже изменившийся, уже не соответствующий тому, что вы туда вменяете, а нужно перепроверять всю эту терминологию в собственном языке, нужно понимать, что ты используешь, о чем ты говоришь. Если есть советская или материалистическо-марксистская, то это определенный язык, который мы здесь тоже слышали. Надо понимать, что культура — это что-то такое, которое не определяется. И нужно только отдельными фазами разбирать ту ситуацию, о которой мы говорим.


Н.В.МОТРОШИЛОВА: Определение дано. Культура — это форма жизни.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Что касается этого документа относительно понимания культуры, то здесь есть два аспекта, две части. Первая часть, когда сделана попытка, как вы говорите, сказать, что такое культура, определить, выделить.


В.А.ПОДОРОГА: Я там не увидел никакой попытки определить, что такое культура.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Вы почитайте.


ИЗ ЗАЛА: Он говорит, что в документе нет определения.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Все знают, как сложно работать с этим термином. Прежде всего в силу его многозначности, ускользающих смыслов. Но, может быть, именно этим определяется особое место данного понятия в общественном сознании и гуманитарной практике. Но я с вами согласен в том, что мы не должны концентрироваться на этом и никто не должен делать вид, будто он знает, что такое культура, и тем более никто не имеет привилегированного права выступать от ее имени. Больше того, я думаю, вполне достаточно исходить из более или менее очевидного представления, что культура представляет собой меру развитости человека и общества в разных их аспектах — интеллектуальном, эстетическом, нравственном, в том, что касается трудовых навыков, норм приличия и так далее.


Н.В.МОТРОШИЛОВА: Тогда надо спрашивать, что такое развитость.


ИЗ ЗАЛА: Тогда нужно иметь шкалу, чтобы меру мерить. Шкалы нет.


В.А.ПОДОРОГА: Вы не отвечаете на один вопрос, зачем в таком виде кому-то нужен этот документ?


В.М.МЕЖУЕВ: Потому что это не научный трактат.


В.А.ПОДОРОГА: Потому что признаю, что это политический документ, кому он нужен в Министерстве культуры? Но мне он не нужен.


ИЗ ЗАЛА: Валерий Александрович, ответ может быть абсолютно иной. Он будет все равно, и научное сообщество может сделать так, что он станет лучше, приличнее.


В.А.ПОДОРОГА: Я этого не понимаю, потому что те сложности, которые существуют сегодня перед нами при определении процессов и событий, которые происходят в современной мировой культуре — в частности, в нашей культуре, — не поддается через такой документ ни прозрачности.


В.М.МЕЖУЕВ: Этот документ написан для того, что Правительство хочет принять закон «О культуре». Я так понимаю, что это заказ Администрации Президента министерству. Этим руководит какой-то человек там, я не знаю, Толстой или кто-то. Они написали под это документ для того, чтобы был принят закон «О культуре». Вопрос заключается в том, возможен ли закон «О культуре»? Вот этого я не понимаю.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Здесь речь идет не о законе «О культуре», а о целой системе.


В.М.МЕЖУЕВ: Они не манифест написали, а написали докладную записку.


Н.В.МОТРОШИЛОВА: В то же время возможна система или группа законов, относящихся, например, не к музейному делу, а архивному делу. Такие законы нужны.


В.М.МЕЖУЕВ: Хотят принять закон о языке. Они хотят принять закон о культуре. Тогда надо доказать Правительству, что принимать такой закон не целесообразно.


Н.В.МОТРОШИЛОВА: Не согласна.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Для меня лично в этом документе один из его основных недостатков состоит в том, что в нем речь должна бы идти о современных, действительно злободневных задачах государственной политики в области культуры, а вместо этого говорятся общие вещи. К примеру, здесь приводятся черты русского народа и дается абстрактный перечень добродетелей, который можно найти в любой назидательной книге: честность, правдивость и тому подобное.


Н.В.МОТРОШИЛОВА: Мы сами про себя говорим, что мы ленивые.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Валерий Александрович обращает наше внимание на то, что сегодня многое изменилось, приобрело другой смысл, что многое из привычных ранее вещей ставится под вопрос, что сам смысл культуры стал иной и так далее Все это верно. И тем не менее существуют некие совершенно бесспорные и общезначимые вещи, которые характеризуют сегодняшнее состояние отечественной (да и мировой тоже) культуры и позволяют говорить о ее кризисном состоянии. Основной недостаток обсуждаемого документа я вижу в том, что он носит какой-то абстрактно-академический, внеисторический характер, отталкивается от общих констатаций и определений. Нам, мол, надо повысить внимание к культуре, потому что Россия всегда была сильна культурой, культура охватывает все сферы жизни общества — и так далее и тому подобное Разве в этом дело? Разве потому надо формулировать государственную культурную политику, что культура — это важная часть нашей жизни? Она всегда важная, но почему проект государственной политики в этой области начали разрабатывать сегодня. Может, все-таки дело не в том, что вообще надо помнить о культуре, а в том, что дела с нею сегодня обстоят плохо, катастрофически плохо, настолько плохо, что это стало опасным для нашего национального существования.


Н.В.МОТРОШИЛОВА: Так давайте тогда предложим документ об этом, а не вообще. Например, вызовы XXI века.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Какие вещи я имею в виду, когда говорю об очевидных опасностях, разъедающих современную культуру? Первая очевидная вещь. Рынок и культура. Разве у кого-то сохранились сомнения по поводу того, что денежный тоталитаризм захватил и превратил культуру в один из своих элементов? Что рыночная стихия разъедает культуру, в результате чего она стала приложением к ее иррациональным стремлениям? Что сейчас вообще ничего нельзя сделать, пока ты через рекламу не дашь какой-то дополнительный стимул экономическому росту? Разве это не факт?


ИЗ ЗАЛА: Это часть политики. То, что вы говорите, это уже политика.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Правильно! Речь идет именно о таких вещах в нашей культуре, которые входят в ответственность политики. Об этом и должна идти речь в первую голову (или даже исключительно) в документе под названием «О государственной культурной политике». Кстати, в нем где-то есть пассаж, где говорится о защите культуры от погони за прибылью. Но он там как-то спрятан, а его надо вытащить, сделать центральной и сквозной мыслью.

Или другой — это уже второй очевидно острейший вопрос нашей культурной жизни. Он касается того, что мы называем массовой культурой. Разве это не проблема? Сейчас все стали говорить о деградации русского языка. Ведь это не отдельный какой-то феномен. Это феномен, который охватывает все сферы. И здесь много говорится о национальной культуре, а ведь язык как раз является фокусом.


В.А.ПОДОРОГА: Так и надо составлять документ, показать события, а потом отношение к нему.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Мы же собрались для того, чтобы поговорить о том, каким должен быть обсуждаемый документ, как его улучшить. Нас же для этого пригласили.


А.В.СМИРНОВ: С кем поговорить? Сами с собой?


А.А.ГУСЕЙНОВ: Андрей, этот круглый стол и был так задуман, чтобы философы собрались и свободно высказали свое мнение, которое потом будет передано в рабочую группу, которая делала этот документ и будет знать, что мы об этом думаем. И как они будут использовать, это уже другое дело.

Когда мы соглашались на это, мы, с одной стороны, откликались на просьбу, которая с нашей стороны может вызывать только уважение и благодарность, а с другой стороны — это была для нас возможность сесть и поговорить о волнующих нас проблемах нашего общественного развития применительно к этому документу. Этот документ использовать как повод для того, чтобы наши разговоры приобрели какой-то животрепещущий, социальный фокус. И мы будем иметь материал, который обобщит наш Московско-Петербургский философский клуб, являющийся одним из соорганизаторов.

В этом смысле эта встреча ясна в своих целях и, думаю, вполне оправданна. И тот факт, что здесь сидели бы те люди, которые писали документ, ничего бы не изменил. Эти люди не могут сидеть. Это не один человек, а какое-то большое, возможно, даже неопределенно большое количество людей и так далее

Так вот, по крайней мере две острейшие проблемы: рынок и культура, массовая культура и высокая (или собственно) культура. Они связаны между собой теснейшим образом. И что для нас особенно важно, и то и другое — и коммерциализация культуры, и массовизация (примитивизация) культуры — прямо связаны с национальной культурой и в целом враждебны ей. Кстати, в этом я вижу одно из свидетельств того, что исполнение текста недотягивает до его замысла. Ведь всем ясно, и по многим утверждениям в тексте это можно заметить, что авторы рассматривают культуру как основу национальной идентичности и их волнует именно состояние нашей национальной культуры, и в то же время они не видят или обходят стороной (иногда даже далекой стороной) основные опасности, которые сегодня подрывают национальные основы культуры.


В.А.ПОДОРОГА: Национальная культура — не массовая.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Я о том и говорю, что ей оппонирует массовая, что она сталкивается здесь с массовой. Если мы заботимся о национальной культуре, то мы должны разобраться с массовой культурой.


В.А.ПОДОРОГА: Сейчас нет массовой культуры.


В.М.МЕЖУЕВ: Все это 80-е годы прошлого века.


В.А.ПОДОРОГА: Сейчас есть одна культура, которая идет и которую называли когда-то массовой.


В.М.МЕЖУЕВ: Массовая культура возникла в результате возникновения массового общества. Массовая культура — это способ управления массовым обществом.


В.А.ПОДОРОГА: Она универсализует все отношения. Вы посмотрите, как у нас используется классическая музыка. Она используется в угоду массовому потреблению в родных контекстах. Наши высоко подготовленные музыканты играют по правилам самой низкой коммерции, которая организована по всему миру. Все очень тонкие грани перейдены. Уже здесь нет такого пространства, которое мы легко могли бы находить для высокой культуры. Высокая культура — это самая несчастная, самая унижаемая, самоуничтожаемая часть нашего сегодняшнего опыта.


ИЗ ЗАЛА: Интернет снял разницу между массовой культурой и высокой.


В.А.ПОДОРОГА: И это подавление идет начиная от государства, которое поддерживает все провокации, связанные с теми инновационными процессами, которые идут в обществе.


Н.В.МОТРОШИЛОВА: Валерий, этот разговор вышел за пределы каких-то рамок. Дело в том, что есть документ. Нас пригласили на определенное время, мы не можем сидеть здесь много часов. Поэтому давайте дадим возможность Саламу Керимовичу закончить.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Я заканчиваю. Прежде — пару слов о массовой культуре. Коллеги, вы можете говорить, доказывать, что массовой культуры уже нет, что в культуре все грани стираются. И эти утверждения имеют свою ценность. Хотя в ваших аналитических раскладах массовой культуры нет, тем не менее она есть. И все знают, что она есть. Есть «Война и мир» в комиксах. Есть Гегель за шестьдесят минут. Есть миллионные тиражи пустых глянцевых журналов. Есть отупляющее телевидение. Вы, видимо, хотите сказать, что массовая культура выродилась, лишилась своего первоначального демократического начала. Что она, соединявшая на свой манер массы людей с культурой, теперь отдаляет их от культуры, что если она хоть как-то служила личностному росту, развитию, то теперь оказывает на человека по преимуществу отупляющее, деперсонифицирующее воздействие.

Общая и главная моя мысль такая, что на самом деле есть такие острые вопросы культурной жизни, которые не надо выдумывать, они очевидны, и их надо сделать основой, исходным пунктом государственной политики в области культуры и прямо заявить об этом. Причем они очевидны даже для людей, которые не могут сойтись между собой ни по одному вопросу.

Еще я хотел бы сказать следующее. Мы зациклились на первой части. Вторая часть этого документа, начиная с седьмого пункта третьего раздела, это текст, над которым можно работать, там очень много конкретных вещей, но которые надо привести в соответствии с замыслом. Начинали с понимания культуры в широком смысле, а потом все это сбилось на ведомственное. Допустим, там, где наука об искусстве и литературе. Сказали хотя бы «гуманитарная наука».


А.С.МИРОНОВ: Но это Министерство культуры.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Под этим углом зрения здесь можно было бы обогатить эту часть. Но это такая часть, с которой не то что можно работать, но против которой возражать трудно. И еще одна очень важная вещь. В проекте надо ясно сформулировать — и под этим углом зрений скорректировать весь текст, — что понимание того, что такое культура, по каким направлениям ей развиваться, является делом самой культуры, ее творцов и творческих объединений. Задача же государства — поддерживать их, создавая для них условия творческой независимости, прежде всего независимости от всевластия рынка и от воинствующего невежества СМИ и самомнения бюрократии.


В.М.МЕЖУЕВ: Про спорт сказать, про туризм. Это все культура. Быт, семья — это все культура.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Нельзя объять необъятное. Я хочу дать слово Арсению Станиславовичу.


В.М.МЕЖУЕВ: Вот ему я хочу сказать следующее, поскольку вы имеете какое-то отношение к документу. Здесь не все специалисты по культуре. Я могу назвать в союзе специалистов по культуре. Главным открытием в области культуры… Это для вашего документа имеет прямое отношение — это считается главное открытие гуманитарной науки XIX века. Сейчас это знает каждый школьник, но мы не умеем из этого делать выводы.

Сейчас вы поймете, что у нас не получается. Главным открытием является простая вещь, что культура не одна, а их много. Они делятся по эпохам, по народам, по регионам. Это множество культур. Потому что до определенного времени европейцы считали, что культура — это мы. Тогда действовала формула Декарта: то, что я думаю о культуре, то и есть моя культура, а все остальные — дикари и варвары.

В условиях множественности культур — вот что у вас не получается — встает вопрос перед каждым народом: перед Россией, перед Америкой, перед кем угодно — а в этой множественности какая культура моя? Когда она одна, все понятно. То, что я знаю о культуре, то и есть моя культура. А когда их много? Я могу знать ислам, но это не значит, что я мусульманин. Я могу изучать арабскую культуру, но это не значит, что я представитель арабской культуры.

И тогда возникает вопрос, по каким признакам, если не просто знанием вы определяете культурную идентичность. Я человек русской культуры. Что меня делает человеком русской культуры? Вы скажете, язык. Я вам сейчас назову две разные культуры, говорящие на одном языке, — латиноамериканская, португальская и испанская.


А.А.ГУСЕЙНОВ: Португальский — другой язык.


ИЗ ЗАЛА: У португальцев свой язык.


В.М.МЕЖУЕВ: Ну испанская и латиноамериканская. Английско-американская. Это очень важно. Я вам скажу, в чем пропуск. Вы скажете, что традиции. Я вам уже говорил о традициях. Не только традиция, но и воображение, и взгляд вперед и сбоку. Вы скажете, что среда, система ценностей. Все правильно, все это может изучаться наукой. Но — и в этом суть и секрет культуры — в этой культуре не только зависит что-то от необходимости внешней, от среды, от воспитания, от ценностей, от окружения. От этого много зависит, но еще от моего собственного выбора.

Суть культуры? Почему ее не могут определить? Суть культуры заключается в том, что главное, что она воспитывает в человеке, — она воспитывает в нем свободу выбора. Не просто следование какой-то традиции, а то, что я могу сказать, что это я отсекаю, а вот это я возьму. И каждое новое поколение, не считаясь ни с какой программой, будет решать один вопрос: что есть моя русская культура? И ответы будут разные. Вот в чем вся проблема.

И именно поэтому в условиях множественных культур проблема потери идентичности, кризиса идентичности — это сейчас стало самой главной мировой проблемой. И вы ее решаете, и очень интересно решаете. Но только вы должны учесть, что вы делаете великий пропуск. Вы не понимаете, что культура воспитывает свободу выбора, а вы хотите сделать необходимость культуры. Вот в чем дело.


А.А.ГУСЕЙНОВ: В тексте слова «свобода» мало, но, по крайней мере, в двух местах встречается. Я специально обратил внимание, что в перечне ценностей везде она выброшена, но есть такие словесные конструкции, где трудно выбросить, но где это слово — «свобода» — употребляется без акцента на ее собственный и специфический смысл.


Н.В.МОТРОШИЛОВА: Проблема в том, что можно свободно выбрать такую культуру, которая есть бескультурье.


В.М.МЕЖУЕВ: Что такое бескультурье? Для тебя культура оценочна, а для ученого культура описательна. Потому что это прописано во всей литературе, которую ты читала.


ИЗ ЗАЛА: В литературе много чего прописано!


А.А.ГУСЕЙНОВ: Вадим Михайлович в данном случае бушует как специалист по философии культуры и, видимо, хочет оставить последнее слово за собой.

 

Давайте мы будем завершать. Я боялся, что наше обсуждение из-за того, что оно происходит в Министерстве культуры, примет скованный характер, и специально сказал, чтобы оно было академическим, свободным. Но я убедился и вижу, что оно приобрело свободный характер и даже чуть-чуть свободнее, чем у нас обычно на Ученом совете, но вполне воспроизводит эту атмосферу.

 

 

 

Источник: сайт Министерства культуры РФ