Всемирный день философии, 16 ноября 2023 г.

Николай Борисович Афанасов, к.ф.н., младший научный сотрудник сектора социальной философии

Ускоренная рефлексивность – депрессивная социальность

Вслед за философией, которая каждый раз (пере-)определяет свой предмет и задачи, социальная философия вынуждена отвечать на вопрос, что такое современное общество и какой должна быть философия, способная его понять. Современная социальная мысль оказалась, с одной стороны, в ситуации кризиса доверия к большим объяснительным схемам, а, с другой стороны, кризиса убедительности многочисленных авторских подходов.

Что можно сказать наверняка – так это то, что современное общество значительно ускорилось, а вслед за ним умножились и попытки понять это ускорение. При этом многочисленные сменяющие друг друга теоретические «эпохальные оптики» не поспевают за происходящими изменениями, устаревая, едва появившись. В значительной степени философия общества превратилась в производство образов, которое функционирует по чуждым самой философии законам. При допущении, что философия остаётся стержнем культуры, выполняющим рефлексивную функцию, которая влияет на функционирование всей системы в целом, мы оказываемся в ситуации депрессивной социальности, когда попытки критически осмыслить происходящее лишь увеличивают фрустрацию.

Владимир Витальевич Сидорин, к.ф.н., руководитель и научный сотрудник сектора истории русской философии Института философии РАН, главный редактор журнала «Отечественная философия», заместитель декана по науке Философского факультета ГАУГН

Возможность и перспективы институциональной оптики в исследованиях истории русской философии

Традиционно история русской философии как научная дисциплина выстраивается вокруг отдельных персоналий, направлений или школ (русский религиозно-философский идеализм, русский марксизм, русское неокантианство, феноменология в России и т.д. и т.п.), либо – значительно реже – вокруг отдельных теоретических проблем или понятий. Однако продуктивной может быть и институциональная исследовательская стратегия, подразумевающая обращение к истории институций (организаций) и институтов – формально и неформально закрепленных практик производства и воспроизводства философского знания. Подобная оптика, не претендуя на исчерпывающую полноту, обладает значительным эвристическим потенциалом и могла бы существенно дополнить традиционные исследовательские стратегии. История первого в России специализированного философского журнала «Вопросы философии и психологии» предстает в данной оптике первым в истории отечественной философии коллективным исследовательским проектом, направленным на поиск оснований новой метафизики, а также на легитимацию философского высказывания в качестве публичной силы, и задавшим тем самым возможность нового уровня развития отечественной философии. Описание институциональной структуры русской интеллектуальной эмигрантики позволяет заложить основы для критического уточнения философского наследия русской эмиграции, демонстрируя, как сами институциональные рамки становления и развития этого наследия определяли её апологетические, культуртрегерские и культурно-консервативные стратегии. Исследование способов и форм репрезентации истории русской философии в советских неофициальных институтах (неофициальные сообщества, кружки, самиздат, тамиздат, эмигрантская культурная периодика второй половины XX в.), возможно, объяснила бы возникновение комплекса ожиданий и надежд, связанных с так называемой «эпохой возвращения имён», результаты которой во многом продолжают определять современное состояние российского философского сообщества. Институциональные аспекты истории русской философии как в дореволюционной России рубежа XIX–XX в., так в эмиграции и в советский период, могли бы объяснить формирование круга авторов и текстов, которые и по нынешнюю пору воспринимаются в качестве «канонических» для русской философии, что зачастую приводит к аберрациям восприятия действительной истории отечественной философской мысли и во многом затрудняет её творческую актуализацию.

Михаил Викторович Шпаковский, младший научный сотрудник сектора философии религии

Форма, мышление и жизнь: томистский дуализм Питера Гича и Элизабет Энском

В современной философии позиция, согласно которой человеческое сознание и личность представляют собой душу, обычно ассоциируется с субстанциальным дуализмом картезианского толка, в защиту которого наиболее последовательно выступает Р. Суинберн. Однако картезианский дуализм, помимо многообразных философских возражений, едва ли совместим с представлениями о душе, выработанными в традиционном церковном богословии (католическом и православном), что стало стимулом к разработке альтернативных доктрин, одной из которых является томистский дуализм.

Ключевой вклад в разработку современной версии этой концепции принадлежит знаменитому философскому союзу П. Гича и Э. Энском, основателей аналитического томизма, более известных благодаря своим выдающимся работам в области этики, философской психологии и логики. В своем позднем творчестве они уделяли особое внимание «ревитализации» учения Фомы Аквинского о душе.

Почему мышление более фундаментально, чем физические процессы? Почему душа – это форма и жизнь человека? Как соотносится личность и эмбрион? Каким отношением связаны душа и тело после смерти? Одна ли душа у всех людей и чем отличается одна душа от другой? Почему реинкарнация – это неудачное учение? Я кратко ознакомлю публику с ответами Гича и Энском на эти вопросы, а также затрону отдельные места в их аргументации, которые мне кажутся наиболее уязвимыми.

Лиана Анваровна Тухватулина, к.ф.н., научный сотрудник сектора социальной эпистемологии

«Отрицай и властвуй»: дениализм как следствие политической субъектности науки

Одной из важных особенностей современного общества является высокий спрос на экспертное знание, что выражается в расширении участия ученых в процессе принятия политических решений. Это обстоятельство позволяет говорить об оформлении политической субъектности ученых как ключевых участников дискуссий об общем благе. Нарастающее политическое влияние обозначает и новые внешние вызовы, с которыми сталкивается наука. В условиях безусловного авторитета научного мировоззрения оформляется специфическая форма протеста против официальных экспертов – так называемый дениализм (denialism), связанный с публичным отрицанием научного консенсуса вне нормативных рамок научной дискуссии. В современной эпистемологии осмысление феномена дениализма определяется 1) исследованием интеллектуальных пороков дениалистов (в рамках эпистемологии добродетелей); 2) его анализом в качестве следствия эпистемической несправедливости в экспертизе; 3) рассмотрением коммуникативных препятствий в донесении экспертного знания до широкой аудитории и т.д. Эти подходы предполагают возможность преодоления дениализма путем выявления ошибок в аргументации дениалистов и/или же расширения их участия в экспертизе. Однако все они игнорируют то, что отношение к научному знанию (в данном случае, его отрицание) здесь оказывается в первую очередь фактором политической борьбы, основанием для противостояния элитам. Иными словами, ложные убеждения являются отнюдь не главной причиной распространения дениализма. В свою очередь, преодоление дениализма требовало бы отказа науки от политической субъектности. Но поскольку такой отказ невозможен, на передний план выносится вопрос о функциях и целях науки как политического субъекта в связи с вызовами дениализма. Осмыслению этой проблемы будет посвящен доклад.

Артем Тимурович Юнусов, к.ф.н., научный сотрудник сектора истории западной философии

Дилемма нормативных оснований

Представьте себе, что вы читаете философский текст. В рамках такого текста его автор, как правило, пытается вас в чем-то убедить. Если вам удалось понять, в чем именно, перед вами обычно встает вопрос: должны ли вы согласиться с тем, в чем вас пытаются убедить? Следует ли вам, учитывая те соображения в пользу этого тезиса, которые предлагает вам автор, сформировать убеждение в истинности этого тезиса? Будет ли это правильным или, поступив так, вы повели бы себя опрометчиво? Этот вопрос можно сформулировать как вопрос о наличии или отсутствии у вас хороших эпистемических оснований (epistemic reasons) для принятия некоторого убеждения.

Представьте себе, далее, что вы пытаетесь решить, как вам поступить в некоторой ситуации: следует ли вам стать вегетарианцем; чистить зубы хотя бы раз в день; прийти на доклад, аннотацию к которому вы читаете? Подобные вопросы можно сформулировать как вопросы о наличии у вас хороших практических оснований (practical reasons) для совершения некоторых действий.

Эпистемические и практические основания являются видами нормативных оснований (normative reasons). Вопросы о нормативных основаниях – это вопросы о должном (о том, что было бы в том или ином смысле правильно: следует ли, учитывая доступные нам данные, соглашаться с тем, что Земля шарообразна?) в отличие от вопросов о сущем (о том, как обстоит дело фактически: соглашается ли ваш дядя-конспиролог с тем, что Земля шарообразна?). Если мы соглашаемся с тем, что понятие нормативных оснований осмысленно и ему нечто соответствует в действительности, то оно оказывается объединяющим широкий спектр областей философии – от эпистемологии до моральной философии – фундаментальным понятием. Рациональная деятельность в целом в таком случае оказывается деятельностью по оперированию с нормативными основаниями.

И в то же время представление о нормативных основаниях сопряжено с рядом серьезных трудностей. Что за сущности они могли бы собой представлять? Как возможно существование таких сущностей? Как мы могли бы их познавать? Насколько представление о нормативных основаниях совместимо с натуралистической картиной мира?